Походы и кони
Шрифт:
В течение двух недель красные пробовали форсировать Дон по крайней мере четыре раза, а может быть, и больше, и каждый раз были биты. Бои настолько походили один на другой, что не могу их больше различить. Помню только, что бои были упорные и поражение красных жестокое. У меня сложилось впечатление, что каждые три дня был бой.
Наша кавалерия пополнилась. Эскадроны были опять эскадронами. Регулярную кавалерию свели в корпус, которым командовал генерал Барбович.
В боях под Ростовом особенно отличался полковник Кузьмин со своим Первым офицерским конным полком. Но все полки и батареи вели себя прекрасно.
Мы ходили дозором между Азовом — Койсутом — Батайском.
На
– Господин поручик, вот лошадь для вас. Дуре нужно дать отдых. Мы давно заметили, что вы в походах ходите пешком, чтобы не утомлять Дуру. Мы искали для вас лошадь. Вот она.
Я был тронут заботой солдат. Правда, что Дуре нужен был отдых. Караковый жеребец был великолепен. Чуть молод.
Вот спасибо. Красавец... Где вы его сперли? У немцев (колонистов). Не беспокойтесь. Все одно красные у них все отымут. Лучше уж вы попользуетесь. Ну что же, спасибо вам. Принимаю подарок. Переседлайте Дуру, я сейчас его попробую.
Караковый оказался хорошим конем, резвым и не особенно шкодливым. Не очень сильным из-за молодости. Но я недолго на нем ездил. Вот что с ним произошло. Утро с туманом. Тревога. Одетый я вышел из хаты, и поляк-солдат ведет мне оседланного каракового. В это время красная граната, совершенно случайно сюда залетевшая (они же не видели из-за тумана, куда стреляют), лопается между мною и лошадью. От неожиданности поляк выпустил повод, конь взвился и исчез в тумане. Я послал поляка его искать, сам этим не мог заняться, потому что начался бой. Поляк его не нашел. Так исчез караковый с седлом, переметными сумами и моими вещами. Конечно, кавалеристы его поймали и спрятали. В походах мы его искали, но напрасно. Хорошо еще, что пачка денег была у меня за пазухой, а не в седле. Пришлось вернуться к Дуре, которая все же немного отдохнула.
БРЮХОВЕЦКАЯ
Нежданно-негаданно батарея получила приказание идти в станицу Брюховецкую, где были наши обозы, для пополнения и отдыха. Удивленные и обрадованные, мы решили выступить немедленно же, чтобы избежать возможности отмены приказа. Спешно собрались и выступили, как тати в нощи, стараясь не привлекать внимания. Отошли с десяток верст и тут же заночевали в каком-то хуторе.
У Кущевки начинается Кубанская область. Мы вели бои еще в Донской области. Донские казаки относились к нам, добровольцам, без враждебности. Кубанские же были тогда сепаратистами, хотели создать свое государство и относились к нам враждебно. Эта перемена в настроении кубанцев происходила каждый раз, когда наши дела были плохи. Они легко поддавались большевистской пропаганде. Брюховецкая лежит примерно в ста пятидесяти верстах от фронта.
Казаки-хозяева были хмуры, и мне досталась комната в нетопленой половине хаты. Я бы мог уйти и поселиться с другими офицерами, но настроение мое из-за тревоги за брата сильно понизилось и мне хотелось быть одному. Люди меня раздражали. Я остался в нетопленой хате. Брал книги в библиотеке школы и читал. Но станица была богатая, и наши люди и лошади здесь хорошо отдохнули. В Брюховецкой мы справили Рождество. Тут находились генерал Колзаков, полковник Шапиловский и много других офицеров нашей батареи. Обозненко поправился от тифа. Батарея пополнилась людьми, лошадьми и офицерами. В станице стояли обозы всего корпуса.
ИНСПЕКТОРСКИЙ СМОТР
Перед
При инспекторском смотре команд не подают. Авалов подошел к моей первой пушке. Мы, конечно, вычистили и смазали орудие, почистили лошадей, сами приоделись, вычистили сапоги и упряжь. Но все это пропало зря. Ящиков с батареей не было. Авалов беглым взглядом окинул номеров (солдат), внимательней посмотрел на лошадей. Снял чехол и открыл затвор орудия, заглянул внутрь, мазнул по внутренности пальцем и посмотрел на свет. Потом он нагнулся и открыл коробку на лафете, предназначенную для панорамы (прицельное приспособление). Панорамы в ней не оказалось. Дело в том, что во время походов железная коробка получает толчки, деформируется и больше не закрывается. В мороз панорама покрывается инеем, и ее нужно очищать и отогревать до того, как начать стрельбу. Мы поступали практичнее: наводчик возил панораму за пазухой, — там она не индевеет и всегда готова к действию. Но, понятно, это против устава. Мы так свыклись с этой системой, что даже в голову не пришло положить панораму в коробку для смотра.
Обозненко и я следовали за Аваловым по пятам. Шапиловский остался дома, сказавшись больным. Итак, коробка оказалась пуста.
Где находится панорама? — спросил меня Авалов. За пазухой у наводчика, ваше превосходительство, —ответил я. Что?! — он повернулся к Обозненко. — Вы в курсе этого? Так точно, ваше превосходительство. А панорамы других орудий находятся тоже за пазухами у наводчиков? Так точно, ваше превосходительство. Мы это делаем, потому что опыт пока... Я не хочу смотреть такую батарею!!! — крикнул князь, махнул рукой, повернулся и скорыми шагами удалился.
Смущенные, мы с Обозненко смотрели друг на друга. Как это мы не догадались положить проклятые панорамы в ящик для смотра? Все бы обошлось, а теперь скандал.
— Что же делать? — сказал Обозненко. — Нам не остается ничего другого, как идти на квартиры... По коням... Садись... Батарея шагом ма-арш.
И батарея пошла, я впереди своего первого орудия. Обозненко остался сзади. Вдруг я увидал Авалова. В своей ярости он ошибся тропинкой и теперь утопал в снегу. Как полагается, я скомандовал:
— Ба-та-рея смирно! Равнение налево. Господа офицеры, — и взял под козырек.
Авалов, который, видимо, одумался, приказал мне остановить батарею.
Я поднял руку (все надо было делать по уставу).
— Ба-та-рея, стой!
Появился обрадованный Обозненко. Авалов стал командовать и заставил батарею делать всякие перестроения. Глубокий снег и деревья сильно эти перестроения затрудняли. Но перед каждым орудием был офицер-артиллерист, и потому мы исполнили движения удовлетворительно. Авалов, видимо, остался доволен. Ученье кончилось, и нам приказали идти на квартиры. Авалов разговаривал с Обозненко. Батарея проходила мимо них. Меня подозвали. Авалов улыбался.
— У вас, поручик, прекрасная упряжка. Особенно коренник. Могучий и легкий. Очень трудно соединить эти два качества. Потому-то лошадей для конной артиллерии трудней всего найти. Ваша запряжка почти идеальна.
Я покраснел от удовольствия. Авалов был знаток лошадей. А после “панорамы за пазухой” такой комплимент имел большую ценность. Авалов составил себе очень неблагоприятное обо мне мнение. Вроде того, что я разлагаю батарею. Но из-за моих хороших лошадей многое мне прощал. Кроме того, Обозненко, вероятно, замолвил за меня слово.