Походы и кони
Шрифт:
— Капитан Никитин, — крикнул он. — Там влево красная кавалерия переправляется через реку. Задержите их, пока я не приведу своих гусар... Вон, вправо уходят кубанские казаки — они отказались драться с красными.
— А, сволочи, — сказал Никитин по их адресу. — Хорошо, ротмистр, я пойду к реке.
Никитин взял мое орудие и орудие Казицкого. Другие же две пушки и обоз направил с Погодиным за большие стога, где велел ждать нас.
У реки мы увидели два или три эскадрона красной кавалерии, которая переправлялась. Многие были уже в реке, а несколько всадников были даже на нашем берегу. Наши низкие разрывы шрапнели вызвали у них панику. Они стали бесцельно метаться
— Капитан Никитин, нужно уходить, — крикнул я ему.
— Сейчас, еще только одну очередь.
Он был увлечен, а я думал, что мы уже запоздали с отходом, — красные уже пристрелялись. Две шрапнели лопнули почти на батарее. Тогда Никитин дал приказание отходить.
— Пойдем врозь, чтобы уменьшить потери.
Солдаты нацепляли орудие. Я подошел к щиту орудия и наклонил голову, делая вид, что помогаю солдатам. В это мгновение красная шрапнель забарабанила по щиту пушки. Садюк (наводчик) закричал, раненный в ногу. Я усадил его на лафет и, чтобы избежать паники, приказал идти в поводу шагом. Мы пошли влево, орудие Казицкого вправо. Еще несколько шрапнелей лопнуло вокруг нас, но поражений у нас не было. Мы направились к стогам.
За стогом я нашел два орудия и обоз в полной панике. Красные запулили туда несколько гранат, и кое-кто был легко ранен. Погодин же, бросив всех, удрал. Я стал приводить все в порядок, ругаясь и заставляя работать. Вместе с обозными я стал поднимать опрокинутую повозку со снарядами. Мы ее подняли, и тут я вспомнил о ранении Садюка и сделал несколько шагов к своему орудию. В это время несколько снарядов (гранат) взорвались вокруг меня. На этот раз красная батарея поразила нашу. Убитые и раненые, упавшие лошади. Все, кто со мною поднимал повозку, были убиты. Эти несколько шагов, которые я сделал, спасли мне жизнь. Мой передний вороной вынос лежал убитым. Темерченко лежал рядом. Байбарак и Юдин были легко ранены, все их четыре лошади были легко ранены. Ко мне подошел Тимошенко, солдат третьего орудия, грабитель и насильник, он отвернул свой темно-зеленый полушубок и показал рану. Осколок попал ему в член. Рыдая, он взобрался на свою лошадь и ускакал, больше я его не видел.
Казалось, что все люди и лошади были ранены, кроме меня и Дуры. У стога стоял мальчишка обозный.
– Чего ты стоишь, иди работай.
Вместо ответа он задрал голову. На шее пятно крови. Тьфу ты, что же это такое, все, буквально все ранены. Я даже растерялся.
Как потом оказалось, действительно раненых было много, но большинство ран были легкие. У мальчишки была содрана кожа. То же с лошадьми. Дура была цела.
В этот момент появился Казицкий. Его появление придало мне сил и энергии. Не задавая излишних вопросов, мы стали с ним работать: выпрягать убитых лошадей, впрягать легко раненных, класть на повозки тяжело раненных, сажать за кучера легко раненного, отругав его предварительно, чтобы придать мужества. К счастью, красная батарея больше не стреляла.
Я подошел к Темерченко. Он лежал совершенно спокойно, похлестывая плетью землю.
—Ты ранен?
—Оставьте меня, господин поручик. Со мной кончено. Сами утекайте. Красные могут нагрянуть.
— Пустое. Я тебя положу на эту повозку.
Я поднял его и чуть не выпустил. Это был мешок с разбитыми костями. Кровь бежала струйками. Он не издал ни одного стона. Я положил его на повозку с пустыми гильзами снарядов, где он должен был страшно страдать от встрясок.
Наконец, с Казицким мы привели все в относительный порядок. Я разослал все орудия и повозки врозь в разные стороны, чтобы красная батарея их не преследовала, и назначил всем собраться у мельницы на бугре верстах в двух к югу. Сам с Казицким и Бондаренко, который держал наших лошадей, остался у стогов наблюдать, будет ли красная батарея стрелять по орудиям, и в случае чего прийти им на помощь. Но все обошлось, красные не стреляли. Тут только Казицкий сказал мне:
— Капитану Никитину снарядом оторвало ногу. Я его эвакуировал. Вам принимать батарею.
Я еще раз осмотрел место происшествия. Не забыли ли чего? У разбитой повозки сидели на снарядных ящиках два трупа обозных. В первый момент после обстрела я подумал, что они отдыхают, и хотел толкнуть. Но вовремя заметил, что черепа у них проломаны. Их так и оставили. Надо бы взять снаряды и, может быть, хомут с убитой лошади... Но ни людей, ни повозок для этого нет. Что там хомут, когда не знаешь, цела ли батарея.
Хорошо стреляли, стервецы. Конечно, под руководством офицера-предателя. Чтоб тебя большевики замучили на Лубянке. Сволочь.
Поздней Александров рассказывал, что 7-я конная батарея прошла за стогами после нас и видела эту ужасную картину: сидящие трупы, убитые лошади, изорванная упряжь, и всюду кровь и воронки. Они все же взяли снаряды.
СКОЛАЧИВАЕМ БАТАРЕЮ
У мельницы, за курганом, я нашел остатки того, что еще час назад было одной из лучших батарей Армии.
И тут мы с Казицким спрыгнули с лошадей и принялись, не обращая ни на что внимания, переиначивать и сколачивать батарею. Создавать из остатков новую батарею. Мы стали выпрягать, впрягать, менять солдат, менять лошадей. В конце концов мы получили трехорудийную батарею. Четвертое орудие за недостатком людей и здоровых лошадей, мы запрягли ранеными лошадьми, посадили на них раненых ездовых, вынули снаряды для облегчения и решили возить его в обозе. Я пошел осматривать раненых людей и особенно лошадей. Ведь от их состояния зависела наша возможность отступления по кубанской грязи.
У нас не было ни доктора, ни сестры милосердия, ни ветеринара. Но солдаты и казаки любят своих лошадей и сделают все от них зависящее, чтобы их вылечить. С каким облегчением я нашел, что мои коренники были лишь легко ранены. Юдин, сам раненный в плечо, лечил их, мочась на их раны.
— Юдин, ты ранен. Хочешь эвакуироваться?
— Не, я остаюсь. Не могу покинуть моих коренников. Кто будет за ними ухаживать? Нет. И рана-то моя пустяшная. Остаюсь.
Байбарак тоже решил остаться. Казаки моего орудия, среди них были раненые, ответили:
— Никуда мы не уйдем. Мы пойдем с батареей до конца.
Недаром я начал опрос со своего орудия. Следуя этим примерам, все легкораненые и в других орудиях решили остаться. Я был доволен. Батарея еще держалась и даже держалась крепко вместе. Я подошел к повозке, на которой лежали Скорняков и Абрамов. Абрамов бредил, Скорняков был слаб, но в памяти. Я ему рассказал, что произошло, и успокоил, что батарея цела.
ПОГОДИН