Походы викингов

Стриннгольм Андерс Магнус

Норвежский народ, при всей его воинственности и любви к независимости, часто, однако ж, сносил иго самовластия, потому что не было никакой связи между областями (фюльками) Норвегии; король легко мог захватить их одну за другой; притом во главе таких областей находились подручники, поставленные королем и от него зависимые, между тем как в Швеции начальники областей опирались в своей власти на народ и без всякой боязни излагали пред королем народные дела. Они были толкователями воли и определений народа, которого согласие и одобрение необходимы были во всех вопросах, касавшихся религии и свободы, законодательства, принятия налогов и других повинностей, также всех хозяйственных дел страны. Король имел права распоряжаться такими делами, не предложив их наперед свободным землевладельцам. Эти сильные люди, из которых каждый был независим в своем хераде, собираясь на собрание с оружием в руках, чувствовали свое значение.

Ежегодные собрания были для них местом соединения, пособием для сохранения их общих правил. Это облегчалось

тем еще, что одно лицо имело право говорить от имени всей одальной общины. То был туинда-лагман. Он давал ответы от лица поселян на предложения короля. Судя но немногим сведениям о происходящем на этих собраниях, кажется, что поселяне редко оглашались с мнением лагмана и изъявляли неудовольствие на его речи; это прямое доказательство честного, гражданского духа тиунда-лагманов; не менее делает чести и землевладельцам, что они с полным доверием ишли за своими представителями и так единодушно относились их опытности и совету.

Здравый природный рассудок внушал скандинавам (что, кажется, забывалось и в более просвещенные столетия), что во всяком деле, а особливо в ведении общественных дел, наиболее важнее единодушие и согласие в действиях и плане; благодаря тому они могли выступать со всей народной силой на общих тингах при всех вопросах, касавшихся народа государства. Но, как люди, охотно признававшие королевскую власть, и покорные подданные, если король повиновался закону и советовался с народной волей, они соглашались с ним и слушались его даже в таких случаях, когда не разделяли его мнений и неохотно исполняли его приказания; напротив, король изъявлял согласие на все, чего единодушно требовали поселяне, и утверждал их определения.

Так безыскусственно, просто разделялась у древних шведов власть между королем и народом: у них единство, составлявшее главное преимущество единовластия, сочеталось с той нравственной силой, которая одушевляет всех к общему делу в республиках. Это равновесие не задерживало ни знаменитого предприятия, ни блестящего подвига. Обыкновенные короли довольствовались значением, какое оставлял за ними древний обычай; власть великих королей не имела других границ, кроме народного доверия. С половины IX века до половины XI королевский престол в Упсале занимали воинственные и сильные короли-завоеватели; [313] о других сказано, что государство находилось при них в великом могуществе и не испытало никакого уменьшения [314] в пределах: вообще, они пользовались большой властью. Этот двухвековой период, когда шведы были так сильны, что, казалось, готовились покорять другие народы Севера, [315] отмечен в шведских летописях, как лучшая пора народной свободы, когда все общественные дела зависел более от народной воли, нежели от власти короля: [316] тогда шведские короли обыкновенно во всех делах соображались с народной волей. Во все это время, исключая происшествия в последние годы Олафа Скетконунга, не замечается ни малейших следов несогласия между королем и народом, никаких признаков противных сторон и волнений; вместо того, это время отличается постоянной тишиной; необходимая покорность в народе соединялась с сильнIым чувством независимости и искренней, наследственной, привязанностью к королям; эти последние пользовались более совещательной и правительственной, нежели повелительной властью; страна управлялась древними родовыми законами без страха и недоверия; королевская власть и народная свобода находились в полном согласии.

313

Как Эйрик Эмундсон и Эйрик Сегерсслл.

314

Как при Бьерне Эйриксоне, сыне и преемнике Эйрика Эмундсона, который царствовал 50 лет.

315

«Народ свеонов многочислен, они славны силой и оружием, кроме того, как на конях, так и на кораблях они равным образом прекрасные воины, отчего сокрушали своей силой иные племена Аквилона» (Adamus Brem., De situ daniae).

316

«Так, у них (свеонов) есть обычай, чтобы всякое общественное дело пo единодушному желанию народа приобретало силу, как если бы это было установлено королем». Так говорил король Олаф Ансгарию, когда этот во второй раз прибыл в Швецию и изъявил королю желание проповедовать христианскую веру в этой земле.

Особенно помогала этому должность лагмана, столь важная в древности; она была не только оградой народной свободы, но и много пособляла порядку и единству в народной власти. Лагманы, как стражи и блюстители закона, защитники народа и правители его дел, с одной стороны, представляли противодействие против всяких злоупотреблении королевской власти, с другой — останавливали беспорядки и смятения, обыкновенное следствие власти народа. Речь Торгнюра Олафу Скетконунгу на общем собрании показывает, каким значением пользовался

тиунда-лагман и как сильны были эти люди во главе народа. Честные главы семейств и добросовестные блюстители народных прав, они не делали другого употребления из общего народного доверия и своего влияния, как только наблюдали за свободами и правом; однако ж оставляли королям законную, следующую им, власть и помогали им во всех полезных намерениях ко благу страны и славе государства. Если б они дали над собой волю страсти, беспокойному властолюбию и другим нечистым стремлениям, то легко сделались бы иыми демагогами и попрали бы власть короля либо возвели бы между королем и народом брань, столь же видимую в ее последствиях для блага государства, как и для свободы. Злоупотребление свободой приводит ее к гибели. Такие правления, как в Швеции, вполне основаны на народных обычаях и могут существовать только у природного, разумного и чистого нравами народа.

Олаф Скетконунг говорил, что предки его поочередно были государями Швеции и других обширных стран и что он считался десятым из сего дома; сверх того, летописи не представляют никаких следов королевских выборов до XI века; это приводит нас к заключению, что короли Сигурдова рода занимали престол по тем же правилам, как во времена Инглингов. Харальд Хильдетанн взял в соправители себе Сигурда Хринга и поставил его государем над свейской землей (Svealand). Внуки этого Сигурда разделили отцовскую землю (дети Рагнара Лодброка), и Бьерн Иернсида получил на свою долю Швецию. После того Шведское и Датское королевства положительным образом разделились: в первом продолжали царствовать потомки Иернсиды, в последнем — Сигурда Шведские области сами собой устроили свой внутренний быт, выбрали себе правителей и благодаря народным собраниям более и более привыкали считать себя народом, соединившимся для общей защиты.

Тогда мы не встречаем никаких следов разделения страны или образования таких особенных королевств, как бывало во время Инглингов. Саги, однако ж, долго говорят о дележе государства между братьями и соцарствующими королями, и мы знаем, что в Сиггуне были короли, совсем неизвестные сочинителям королевско-упсальских родословных и древнейшим историкам Севера, исландцам. Народ приучился искать силы и безопасности в своем союзе. Но что королевские родственники, по взаимному согласию, разделяли управление и доходы страны, это не встречало никакого препятствия в нравах того времени и понятиях о праве наследства, лишь бы не терпело от того государство и сохранялись в целости жертвоприношения, оборонительные способы страны, права и законы. Тем можно частью объяснить запутанность в королевских родословных того времени и название таких королей в летописях, о правлении которых ничего не сказано.

Наследственное право произвело соцарствия. Соправители разделяли с настоящим королем заботы о защите страны, носили королевские названия и получали доходы с какого-нибудь удела. Соцарствие было в таком обыкновении с древнего времени, что Стирбьерн Сильный, воспитанный при дворе дяди, Эйрика Сегерселла, еще на 15-м году возраста искал себе наследственного права и требовал того с такой настойчивостью, что поселяне отцовского удела прогнали его с тинга. При тогдашней простоте государственного быта, когда все, так сказать, управлялось само собой и дело короля состояло только в том, чтобы сообразоваться с волей народа и исполнять его определения, редко чувствовались вредные последствия таких соцарствий. Но дерзость Стирбьерна и насильственный способ, каким он предъявил свое право, нарушали спокойствие страны и под-кергали опасности государство.

После того не встречается больше разделов между братьями и никаких соцарствий. Кажется, стали руководиться мыслью об ограничении наследственного права в королевском роду. Около 40 лет после Бьерна Иернсиды, при восстании против Олафа Скетконунга, даже затронут был вопрос об избирательном правлении и переходе королевского венца в другое семейство. Тогда избран был в короли Анунд Яков; это первый известный нам королевский выбор в шведской земле. Однако ж, вероятно, и отец Анунда Якова, Олаф Скетконунг, был признан государем еще при жизни отца, после смятений, по поводу дерзкого требования Стирбьерна либо объявлен единственным законным наследником своего отца, Эйрика Сегерселла; прозвание Скетконунга, вероятно, дано ему потому, что в то время его, еще младенца, носили на руках. Так мало-помалу наследственное государство обратилось в избирательное. События, заним последовавшие, заключают этот отдел времени.

Король получал содержание с поместья и денежных сборов, которые сначала были личной податью или добровольным приношением и мало-помалу обратились в поземельный налог. Еще в половине XI века всякий был обязан посылать положенные деньги и приношения на большие праздники в Упсалу. Это, вероятно, те оброчные деньги, Skattpenning, или носовая подать, которая установлена Одином и упоминается в Инглинга-саге, древнейший налог в Швеции, по происхождению то же, что и храмовая подать, исстари платимая как в других землях, так и в Исландии. Ее собирали с каждого носа, [317] Это показывает, что она была личная.

317

Сага об Инглингах, VІІІ