Похождение в Святую Землю князя Радивила Сиротки. Приключения чешского дворянина Вратислава
Шрифт:
14-го числа была пятница, который день турки святят, как мы у себя неделю (воскресенье), и мы видели, как паша с великой славой ехал в мечеть. Впереди ехало около 300 янычар, потом много чаусов и несколько сот спагов, то есть наездников, а за ними сам паша ехал в суконном золотом шитом наряде; часа с два оставался он в мечети и потом возвратился домой тем же порядком. После обеда ходили мы наверх в город, который вместе с замком стоит на горе, по правому берегу Дуная; в городе есть старинные венгерские здания. Долго было бы описывать тот город; я скажу только о том, что сам видел. Город Будин лежит в веселом и необыкновенно красивом месте, в богатой и плодородной стране, на верху скалы, которая с одной стороны покрыта виноградниками, а с другой спускается к Дунаю, текущему мимо города, а на противном берегу Дуная виден город Пешт. За ним и около него лежит широкая и далекая равнина, на которой бывало избрание венгерских королей. В предместье у Будина в прежнее время было много знатных домов, королевские дворцы и первых вельмож; но все они теперь в разрушении и в упадке, а кое-где еще держатся с подпорками, и там живут одни турецкие солдаты. Эти солдаты не получают
Однажды, когда мы шли в городе мимо турецкого храма, увидели десятерых турок, как они, собравшись в круг, держали друг друга за руки, а в середине круга стоял их священник. Все они, вместе обернувшись в круг, кричали одно: аллах, аллах! — точно: Боже, услыши нас, — таким громким голосом, что далеко было слышно, и так долго, что осипли все. Турки верят, что если кто в том крике уснет и что ему привидится, то будет пророчество, которое в свое время оправдается и выйдет на деле.
Тут же в городе зашли мы и в христианский костел, где проповедник кальвинский отправлял богослужение. При том костеле есть высокая башня с колоколами, куда всходят по 150 ступеням, а звонить в колокола не смеют. На той башне есть часы боевые — первые, какие мы видели в Турции и последние: у турок вообще не бывает часов (кроме малых боевых, которые посылают им купцы христиане), и обращаться с ними не умеют. Иные правят день по солнцу, а ночь по месяцу, а в городах есть у них талисманы, то есть священники, или капелланы, которые размеривают часы дневные мерками воды, и поэтому, считая время, кричат громким голосом с высоких круглых башен, стоящих при костелах, и зовут людей к службе Божией, вместо звону, в костел.
В первый раз поднимается крик с башни на рассвете; во второй раз скликают народ в середний час между восходом солнечным и полуднем; в третий раз — в полдень; в четвертый — по вечеру, и в последний раз — на закате солнечном; притом возвышают они голос изо всей мочи и, когда кричат, сами уши себе затыкают. В Константинополе, где вообще живут люди в неге и в праздности, талисманы, или священники, семь раз в день созывают народ к моленью, но к нему обязываются только дворяне, начальные люди да купцы, а не ремесленники, которые неповинны, кроме доброй воли, совершать моление чаще пяти раз в день. А не может кто в храме молиться, тот молись где хочет, в доме у себя, на работе, в поле, где его застигнет священнический крик. Крики эти похожи на то, как у нас кричат погонщики волов или как жиды у себя в школах; кто сам не испытал, тому трудно и поверить, как далеко слышен бывает этот крик. В другой раз, когда мы ходили осматривать город и потом возвращались назад к судам, видели того валашского отступника, который себя потурчил, как его провожали в город турки в великом собрании: впереди него около 300 турецких солдат с длинными ружьями — они выражали свою радость, а некоторые стреляли; за ними ехало несколько всадников, по-видимому из начальных людей; потом шло пятеро знаменщиков с красными знаменами; затем шла неблагозвучная турецкая музыка с дудками, гуслями и кобжами, и наконец сам несчастный отступник валах на красивом коне; возле него с каждой стороны по одному — начальные турки, а он в середине, и был на нем кожух, красной материей крытый, на лисьем меху, на голове турецкая шапка с перьями, в руке держал стрелу и один палец поднял высоко кверху в объявление своей турецкой веры. В заключение ехало несколько трубачей, которые без перерыву трубили, потом до трехсот турецких гусар, в полном наряде и вооружении; они то скакали, то поворачивали коней и делали разные движения в изъявление великой радости. Доехав до городских ворот, остановились в них с великим криком, а кричали три раза все вместе: аллаха, илляса, Мугамет резулах, то есть един Бог истинный, и кроме его нет Бога, и Магомет верховный пророк его, — чинили исповедание веры и по три раза выстрелили; потом опять тем же порядком проехали мимо наших судов; все это выделывали они, без сомнения, нам на зло и на досаду.
Сказывал нам один чаус, немец из Аугсбурга родом, который также несколько лет тому назад потурчился, что паша тому валаху коня подарил и назначил ему в жалованье по 20 аспров на день. Только это вещь невероподобная, чтобы он ему назначил такую большую дачу: и между янычарами первые люди не получают такого большого жалованья, а другие нас уверяли, что этому человеку через год едва достать себе хлеба на пропитание. А может быть, тот чаус нарочно нам рассказывал, не соблазнится ли его речами кто-нибудь из нас, чтобы перейти к туркам; но, слава богу, избавил нас Господь Бог, того не случилось.
После обеда пошли мы осмотреть замок будинский; у первых ворот стояло несколько солдат на карауле. Пройдя мимо них, вышли мы на прекрасную четвероугольную площадку, где по обе стороны расставлены были пушки, всего тридцать, да на земле лежало их двадцать без колес, в числе тех тридцати иные были такие огромные, что человеку можно было влезть в них. Турки нам о тех пушках сказывали, что они привезены в Будин, когда взят был Сигет , оттуда. От той площадки вышли мы через другие ворота на другую площадку, а затем еще через третьи ворота на третью площадку. На той третьей площадке сделан прекрасный бассейн, куда вода снизу поднимается восемью трубами, но, когда мы были, воды не было. Внутри того бассейна есть надпись немецкая старая, высечена старинными буквами, и герб австрийский. Оттуда, поднявшись
«Когда король Матвей принял скипетр народа богемского, таков был вид светил небесных».
Возле библиотеки был покой королевский, где жили венгерские короли. Он красиво расписан и обвешан по стенам прекрасными коврами, и поставлен тут будто трон, коврами покрытый, на котором садится паша, когда приезжает в замок и держит совет свой. Потом, спустившись вниз, взошли мы по деревянным ступеням на гору до превеликой и прекрепко устроенной башни: тут в это время, сказывали нам турки, содержалось до 70 христианских пленников, которым нельзя никаким способом, разве особливой волей Божьей, выйти на свободу, потому что нечем выплатить им за себя, а выкуп за них положен великий. Около той башни бастионы, а на них стоят три пушки с колесами, и в числе их одна вылита по приказу епископа Остреховского. Потом пришли в большой дворец, но в нем ничего не было замечательного; напоследок повернули мы вниз к Дунаю и прошли через мост, устроенный на больших ладьях, шагов на 600 длиной, до города Пешта, что на другом берегу, против Будина. Есть в нем купцы христианские и турецкие, но строение плохое, и ничего красивого мы в нем не видели и потому возвратились вскоре на корабли свои. В тот же день приехал к нам в Будин курьер из Вены.
13 октября потребовал паша пана посла с тем курьером к себе и прислал за ним свои ладьи, на которых поехал посол с 6 особами. Окончив это дело, пан наш сам ездил в Будин, где наш капеллан служил святую обедню в христианском костеле. После обеда отплыли мы из Будина; паша дал нам своего капиджи-пашу, да четырех чаусов, чтобы проводили нас безопасно в Константинополь, да четырех янычар для охраны. Чаусы несут повинность комиссарскую, для посылок, и исполняют всякие поручения от султана или от паши, и должность эта считается в народе очень почетной. Дали нам 6 судов, на которых те чаусы ехали, а наши суда к своим привязали. Кроме того, сзади нас шло еще одно судно со множеством пленных христиан невольников, которых везли на продажу в Константинополь, только с ними говорить турки нам не позволяли. Первую ночь провели мы на ладьях своих, пристав к берегу в красивом луговом месте.
14-го числа рано отплыли мы от берега и подъехали к большой деревне на правом берегу Дуная, по имени Садум; тут увидели мы в первый раз турецкую гостиницу, называемую караван-сераем; крыша у нее вся оловянная, как бывает всегда у гостиниц. В полдень пристали к виноградникам и обедали; к вечеру приехали в деревню Мала Пакса, на правом берегу, и тут ночевали.
15-го числа ехали мимо Великой Паксы; это прекрасивое местечко на правом берегу, и в нем караван-серай с гостиным домом да две христианские церкви. В полдень обедали и тут, для безопасности, связали все ладьи свои одни с другими, чтобы так плыть до самого Белграда. К вечеру приплыли в местечко Толну: это самое последнее местечко венгерское, где живут до сих пор большей частью все христиане, под турецкой властью, имеют свою церковь, кальвинского проповедника и школу для детей. Тут достали мы преотличного вина и наполнили на дорогу свои фляги.
16-го числа, пообедав на судах, пристали в сумерки к местечку Серемиан (Сирмия), где есть христианская церковь, только в запустении и почти совсем разрушена, однако христиане отправляют еще в ней свое богослужение; тут ночевали.
17-го числа приехали опять в роскошное луговое место, по обоим берегам Дуная, и увидели множество всякой птицы: уток, гусей, лебедей, журавлей, и иные стали стрелять себе дичь. Целый день ехали прекрасными лугами и ночевали у деревни Перикмарта (Прингварт), по правому берегу Дуная. 18-го числа выехали лишь около 10-го часа, по той причине что одно судно, на котором были у нас кони с поклажей, едва отчалило от берега, село на песчаную мель и никак не могло сняться; наконец, при помощи трех турецких кораблей, удалось снять его. Ночевали опять в прекрасных лугах. 19-го числа ранним утром приплыли к тому месту, где река Драва в полумиле от Эрдеда впадает в Дунай, потом прошли и мимо Эрдеда: тут замок на горе, по правому берегу Дуная, а внизу большая деревня. Под вечер пристали к Вальповару и тут час пробыли. Местечко прекрасное под замком, и замок хорош; есть тут деревянный мост, который турки наводят во время розлива, чтобы можно было посуху иметь сообщение с твердой землей. Тут угостились мы хорошо пищей и вином; к вечеру миновали деревню Содин, на правом берегу, и здесь видели большой замок в развалинах. Недалеко оттуда в лугах заночевали. 20-го числа прошли мимо Мостина; наверху разрушенный замок, под замком деревня, на правом берегу, и в ней церковь христианская. Потом видели Иллоа, на правом же берегу, милое, веселое местечко, с замком на горе. В прежнее время была тут епископская столица. Дальше, на том же берегу, деревня Панестра, со старым замком в развалинах, потом местечко Скрвет, на горе, с замком. На ночь приплыли к Петровару, иначе Петрварадину: большой замок, на горе, с укреплениями, а внизу местечко; тут мы ночевали и запаслись вином и припасами.
21-го числа рано прошли мы Карловиц, на правом берегу Дуная: большое местечко, и в нем две христианские церкви греческого закона, а третья — католического. На левом берегу видели мы Титель, город, как нам сказывали, прекрасный, с замком на горе. Потом шли мимо Селемка: стоят на превысокой горе почти все развалины; только иные старые башни еще держатся. Подле того разоренного замка есть местечко, окруженное стеной, со множеством башен, и некоторые еще не разрушены. Напротив того местечка, по левую руку, течет река Тисса чрез Седмиградскую землю в Венгрию и в Дунай впадает.