Похождения Гекльберри Финна (пер.Ранцов)
Шрифт:
При этой мысли меня пробирала дрожь. Я решил молиться и постараться исправиться. Я встал на колени. Но слова что-то не шли на ум. Почему же? Ведь все равно бесполезно и пробовать скрыть от Провидения что-нибудь. И от себя тоже ничего не скроешь. Я хорошо знал, почему слова не идут мне на ум — потому что я был неискренен — я играл двойную игру. Я притворялся, будто отступаюсь от греха, а между тем на душе таил самый великий грех. Я хотел заставить язык свой сказать, что следует, и потом написать владелице негра, где он скрывается, а в глубине души я чувствовал, что это ложь — не таковы вовсе мои тайные намерения, и Бог это знает. Нельзя лгать во время молитвы — в этом я убедился!
Словом, я был смущен до
«Мисс Уотсон, ваш сбежавший негр Джим здесь, в двух милях от Пайксвилла, у мистера Фелпса; он его выдаст, если вы пришлете обещанное вознаграждение».
Мне стало так отрадно на душе, я почувствовал себя чистым и свободным от греха, как никогда еще в жизни, — теперь-то уж я в состоянии молиться! Однако я не принялся за это тотчас же, а отложил бумажку в сторону и опять задумался. Как хорошо, что все так обошлось! А ведь я чуть-чуть было не погиб и не попал в ад! Долго я размышлял, вспоминая наше путешествие по реке: все время мы были с Джимом вместе, я видел его перед собой целые дни и ночи, иной раз при лунном свете и в бурю, — мы все плыли, беседовали, пели и смеялись. Но сколько я ни думал, я ни в чем не мог помянуть его лихом, — наоборот! Я вспоминал, как много раз он стоял за меня на вахте, вместо того чтобы будить меня; а как он был рад, когда я спасся во время тумана, или когда я вернулся к нему в болото, после избиения Грэнджерфордов, и мало ли еще какие бывали случаи!.. Он постоянно звал меня душенькой, ласкал, баловал и делал для меня все, что только мог придумать хорошего; наконец, вспомнилось мне и то время, когда я спас его, сказав, что у нас оспа на плоту. И как же он был благодарен! Говорил мне, что я лучший друг старого Джима, единственный друг его в целом мире… Тут я случайно оглянулся и увидел свою записку…
Я взял ее и подержал в руке, дрожа от волнения: ведь тут решалась моя судьба навеки, я это знал!.. С минуту я размышлял, затаив дыхание, наконец махнул рукой:
— Так нет же! Не могу… Пусть уж лучше попаду в ад! — и разорвал бумагу на мелкие клочки.
Страшные мысли и страшные слова — но они были сказаны. И я уже больше не боролся, не думал изменять свое решение. Все сомнения я сразу выбросил из головы. Лучше опять приняться за дурные дела, видно, уж так мне на роду написано, добродетель не по мне, не так я воспитан. А для начала я постараюсь опять выкрасть Джима из неволи; и если б мне удалось придумать что-нибудь еще похуже, я бы и то сделал непременно — не все ли равно, если я опять свернул с пути добродетели?
Обдумывая, как бы освободить Джима, я наконец остановился на подходящем плане. Наметив лесистый островок, лежащий вдали, я подождал, когда совсем стемнеет, поплыл туда на плоту, спрятал его в зелени и улегся спать. Проспал я всю ночь — проснулся только перед рассветом, позавтракал, оделся в свое лучшее платье, а прочее связал в узелок, сел в лодку и направился к берегу. Я высадился немного пониже того места, где, по моему расчету, находилась ферма Фелпса, припрятал свой узелок в лесу, потом наполнил лодку водой, наложил туда камней и притопил ее на четверть мили ниже маленькой паровой лесопильни, стоявшей на берегу, но так, чтобы я мог опять найти ее, когда понадобится.
Я пошел по дороге. Поравнявшись с мельницей, я увидел на ней надпись «Лесопильня Фелпса»; в двух-трех сотнях ярдов дальше раскинулись здания фермы, но как я ни таращил глаза, не увидел ни души, хотя уже совсем рассвело. Мне это было с руки, я даже не желал пока никого встречать, — а только ознакомиться с местностью. Согласно
— Здравствуй! Как ты сюда попал? Откуда? — Затем прибавил радостным, довольным тоном: — Ну что, где плот? Спрятан в надежном месте?
— А я было собирался спросить то же самое у вашей светлости, — отвечал я.
Веселость его немного поубавилась.
— У меня? С какой стати?
— А вот с какой: вчера, увидев короля в этом кабачке, я подумал, что не удастся нам заполучить его домой еще несколько часов, покуда он не протрезвеет; ну я и пошел бродить по городу, чтобы как-нибудь убить время. Какой-то человек пообещал дать мне десять центов, чтобы я помог ему переправить на ялике через реку овцу, — я и согласился. Но когда мы тащили ее к ялику и человек дал мне подержать веревку, а сам стал подталкивать ее сзади, овца вырвалась и убежала; мы за ней. Собаки с нами не было, так что нам пришлось гоняться за овцой по окрестностям, пока она не выбилась из сил. Мы ее поймали уже в сумерках, и я отправился к плоту. Смотрю — нет его! Ну, думаю, наши-то, наверное, попали в беду и отчалили, да вдобавок прихватили с собой моего негра, единственного негра, который у меня остался на свете! А я-то, бедный, очутился на чужбине и нет у меня больше ничего, никакого имущества и никаких средств зарабатывать себе пропитание! Я сел и заплакал. Всю ночь я провел в лесу. Но что же сталось с плотом в таком случае? А Джим, несчастный Джим!
— Черт возьми, я ничего не понимаю… то есть не знаю, куда девался плот. Оказывается, этот старый дуралей обделал одно дельце и получил сорок долларов, но когда мы отыскали его в кабаке, бродяги уже пропили с ним все денежки и обобрали его как липку. Наконец, когда я привел его домой ночью и увидал, что нет плота, я сказал ему: «Этот маленький негодяй украл наш плот и бросил нас, уплыв дальше…»
— Ну вот! Стал бы я бросать негра, единственного своего негра, все свое достояние!
— Об этом мы и не подумали. Дело в том, видишь ли, что мы привыкли смотреть на негра как на нашу собственность, да, именно так Мало ли мы из-за него натерпелись бед! Так что, когда мы увидали, что плот уплыл, а мы очутились как раки на мели, мы решили еще раз попытать счастья с «Камелеопардом». С тех пор я и маюсь. В горле у меня пересохло, точно в пороховнице. А где твои десять центов? Давай-ка их сюда!
Денег у меня было довольно, и я беспрекословно дал ему десять центов, только попросил его купить на них что-нибудь поесть и поделиться со мной, потому что больше денег у меня нет ни гроша, а я еще ни крохи не ел со вчерашнего дня. Он промолчал, потом вдруг вскинулся на меня:
— А что, этот негр выдаст нас, как ты думаешь? Мы спустим с него шкуру, если он посмеет сделать это!
— Как же он может выдать? Ведь он убежал!
— Нет! Тот старый дурак продал его и со мной даже не поделился — все деньги пропиты…
— Продал? — воскликнул я и принялся плакать, — Да ведь это был мой собственный негр, следовательно, и деньги мои. Где же он? Куда девали моего негра?
— Полно, негра тебе не воротить, напрасно ты нюни распустил. Послушай, уж не собираешься ли ты выдать нас? Черт меня побери за то, что я доверился тебе! Но если ты нас подведешь…
Он замолчал, и, право, я еще никогда не видывал его до такой степени отвратительным, как в эту минуту. Я продолжал охать и горевать.
— Никого я не стану подводить, теперь мне не до того! Мне надо идти разыскивать моего негра…