Похождения штандартенфюрера CC фон Штирлица
Шрифт:
— Ты серьезно?
— Ясный пень! — от нарастающего нетерпения Штирлиц вскочил. — Когда еще представится такая возможность? Денег на билет у тебя все равно никогда не будет. А Корея — это, брат, родина учения Кришны!
— Не может быть! Однажды у меня была знакомая в общежитии, я ее консультировал по немецкому, так там было полно этих корейцев, и все жарили на кухне селедку. Ну и запах от нее, боже! И ни одного кришнаита среди них не было!
— Ты что, мне не веришь?
— Да нет, я верю… Штирлиц, я бы с радостью, но у меня
С понимающей улыбкой Штирлиц посмотрел на Бормана.
— У тебя четыре семьи, — уточнил он. — И в каждой дети. Но все семьи ты бросил и никогда не платил алиментов. И только с последней семьей живешь, так как у них квартира хорошая.
— Откуда?… — опешил Борман.
— Ты, профессионал, спрашиваешь у меня, профессионала?
— Понятно, — взволнованно засопел в ответ Борман.
— Борман, ты меня знаешь, и знаешь очень давно, я не люблю давить на людей! Но представь себе на минуту, что твои дети, которые давно уже не дети, узнают, где живет их драгоценный папаша, и приедут из разных городов к тебе, так сказать, погостить?
Борман содрогнулся, а Штирлиц стал ковать Бормана, пока тот был горячий.
— Что тут думать! Ты же не навсегда уезжаешь. За пару недель, я уверен, мы выполним задание, еще пару недель пошатаемся по храмам, пообщаемся с твоими кришнаитами, — Штирлиц щелкнул себя пальцем по горлу, — и вернешься домой к своей семье Сидоровых, как огурчик.
— Да стар я уже для всего этого…
— А вот этого возражения я категорически не принимаю! — строго прикрикнул Штирлиц. — Мы с тобой старые, закаленные большевики. В наши годы мы крепки, как дубы, не то что эта молодежь, которая уже в пятьдесят загибается от болезней. Комсомольцы хреновы!
— Твои доводы просто неотразимы, — признал Борман.
— Борман, ты еще этого не понимаешь, но ты мой единственный, последний друг. Кому, как не нам, взяться за это дело! Знаешь, я уже чувствую себя помолодевшим лет на двадцать! — Штирлиц молодцевато вскочил со скамейки, задорно схватил камешек и запустил в окно проезжавшего мимо троллейбуса.
Не обращая внимания на звон разбитого стекла и пронзительную трель милиционера, Штирлиц резюмировал:
— Леонид Ильич Брежнев будет нами доволен!
— Видел я этого Брежнева в телевизоре, мне он совсем не понравился.
— Мне он тоже раньше не особо нравился, а на деле оказался чутким, душевным человеком. Встретил меня, как сына… И чтобы я не слышал о нем никаких гадостей! — пригрозил Штирлиц и показал Борману жилистый кулак.
— Да ладно тебе, Штирлиц, насрать мне на этого Брежнева! — Борман тоже встал. — Слушай, а что корейцы дадут Брежневу, если мы задание выполним?
— Да ничего не дадут! Для Брежнева главное — это дело Мира.
— Совсем съехал, — молвил Борман, но Штирлиц снова показал ему кулак, и Борман счел за лучшее сменить тему.
— Так когда, ты говоришь, мы едем?
— Завтра, — бросил Штирлиц. — Скажи, Борман, а пиво кришнаиты
— Пьют, — с достоинством отозвался Борман. — Это же не пристрелить кого-нибудь, а просто попить пива…
— Не вмазать ли нам в таком случае по паре пенных кружечек? — разведчик похрустел в кармане деньгами, выданными в КГБ, и извлек из пачки на свет полусотенную. — Видал?
— Ого! Отчего ж тогда не вмазать! — согласился Борман, и они направились пить разбавленное пиво.
ГЛАВА 7. КОРЕЯ — СТРАНА ИДЕЙ ЧУЧХЕ
В восемь утра Штирлиц и Борман были уже в Пхеньяне. Встретил их кореец, который отвез разведчиков в забронированный для них номер самой лучшей гостиницы.
Мальчики в расшитых золотом ливреях принесли в номер багаж — два залатанных походных рюкзака. В рюкзаке Штирлица находилось снаряжение, необходимое для террористов и диверсантов, в том числе два килограмма пластиковой взрывчатки, стальные, остро отточенные ножи, три пистолета, патроны, консервы «По-флотски», десять банок китайской тушенки, и, кроме этого, три блока папирос «Беломор», три самых увесистых кастета Штирлица и карта Кореи с умными пометками Андропова, которую Штирлиц забыл выбросить в самолете.
Содержимое диверсионного рюкзака Бормана было покрыто густым и зловонным мраком. Зловонным от того, что от рюкзака чем-то явственно воняло, но чем — было непонятно.
Номер Штирлицу понравился. Пушистый ковер лежал на полу, по углам на мраморных подставочках стояли две пальмы в кадках, на стенках висели гирлянды живых цветов.
Усевшись за стол, друзья решили перекусить консервами, когда в номер вошли двое. От Советского посольства в Корее их встречал дипломат Петров, а от корейских товарищей — чекист Пак Хен Чхор.
Представившись, Петров стал сразу оправдываться.
— Извините, что не встретили вас в аэропорту, боялись, что вас могут вычислить южно-корейские шпионы.
— Да, ничего, — бросил Штирлиц, — присаживайтесь, порубаем консервов.
— Консервы — потом. Гостиница вас устраивает?
— Нормальная гостиница, — буркнул Штирлиц, переходя для разговора на мягкий диван. — А то я думал, привезут в какой-нибудь гадюшник.
— Чхангвансанская гостиница — самая лучшая гостиница в Корее, — гордо заявил корейский чекист Пак Хен Чхор. — Из ее окон открывается изумительный вид на фонтаны.
Борман, который по дороге из аэропорта внимательно высматривал кришнаитов и не обнаружил ни одного, спросил:
— Э… Товарищ Пак Хер Чхон…
— Называйте меня просто Пак.
— Товарищ Просто Пак, а где тут у вас собираются кришнаиты?
— Кто? — изумился Пак.
— Кришнаиты. Или, на худой конец, дзен-буддисты.
— Товарищ Борман, — сурово сказал корейский чекист, — у нас в стране народ, вдохновленный идеями чучхе, строит социализм. Ни кришнаитов, ни буддистов у нас нет и быть не может.