Похождения Вани Житного, или Волшебный мел
Шрифт:
— Су–су–су–прастинчику [3] бы сейчас…
Бабушка Василиса Гордеевна отвечает:
— Ладно тебе прощеваться… Простинчику… Это мне у тебя прощенья надо просить… Прости ты меня, Ваня, дуру старую, завела тебя в лес, не подумавши…
— И ты меня, бабаня, прости… Ох, прости!.. — заплакал Ваня, вспомнив свои ужасные подозрения, и услышал далёкий уже тоненький детский плач — А… а как же плакун-то трава — плачет ведь она…
— Поплачет и перестанет. Не до неё сейчас.
3
Супрастин– лекарство для лечения аллергических заболеваний. [Ред.]
—
— Тот лежал, а ты не будешь, — возражает Василиса Гордеевна, стукая себя по лбу: путь назад не близкий, а электрички-то сейчас не ходят… И вдруг вскрикнула: — Камень! Где-то тут камень должен быть на пути, погоди-ка, Ванюша, я мигом!
Бабушка убежала, а Ваня сквозь глазные щёлки на небо глядит — где же тут в звёздном тумане повозка Большой Медведицы, сейчас она за ним спустится, и полетит он… Но тут Василиса Гордеевна вернулась, схватила Ваню и волоком поволокла:
— Тут рядом, рядом, Ванюша, сейчас, сейчас мы с тобой живёхонько дома будем… Потерпи.
В стороне от тропы, впритык к стволу древней ели с разлапистыми ветвями жил старый камень, похожий на голову обернувшегося коня. Ваня мало что уже соображал. Камень так камень, конь так конь. Запыхавшаяся Василиса Гордеевна ссадила Ваню на землю, сама встала перед камнем и, поправив лямки котомки, забормотала:
— На море, на окияне, на острове на Буяне лежит бел–горюч камень Алатырь [4] . На том камне сидит красная девица, зашивает раны кровавые. Подойду я поближе, поклонюся пониже, — Василиса Гордеевна низко поклонилась, — бел–горюч камень, дай нам простору, не дай нам раздору, дай ужины, а посля ширины…
4
Алатырь– Священный камень у язычников-славян. Упоминается во многих преданиях, былинах, сказках, сказаниях, летописях, заговорах и молитвах и т.д. Часто упоминается в славянских мифах о сотворении мира и играет не последнюю роль в рождении Богов. [Ред.]
Бабушка посадила Ваню на камень, сама пристроилась рядом, мальчик сквозь жар, охвативший его, ощутил, что камень с ударом грома раздался до горизонта — перед глазами до самого звёздного неба каменная равнина в белой пыли, с неровностями, трещинами и углублениями, похожая на лунное плато. Или это он уменьшился до муравьиных размеров, а камень остался прежним… Но где же бабушка? Её не было рядом, её не было нигде… Ваня попытался позвать бабушку — и не мог, вместо голоса из горла выходило одно шипение, как из сдувшейся резиновой груши.
Он пошёл, озираясь, по мёртвой пустыне. Идти было легко и весело — до щекотки, его подбрасывало вверх, как мячик. Ваня хохотал с раззявленным ртом — из которого не выходило ни капли хохота. В три касания он отмахал хороший кусок. Глядел по сторонам — но всюду было одно и то же: ровная каменистая пустыня.
И вдруг далеко–далеко видит Ваня бабушку, она бежит ему навстречу с открытым ртом, тоже пытается позвать — и тоже не может, машет руками, платок сбился на сторону… Она неудержимо приближалась — летела просто со скоростью звука. И вдруг Ваня замечает, что на пути у неё дыра… То ли лунный кратер, то ли канализационный люк. А бабушка так торопится к Ване, что не видит этой дыры. Ваня бросается к бабушке навстречу — и они одновременно достигают чёрной дыры, Василиса Гордеевна успевает обхватить Ваню — и они вместе проваливаются в этот открытый люк, который оказывается до того узким, до того тугим, что грудная клетка, Ваня понимает, сейчас не выдержит, лопнет и…
Неожиданно дышать стало легче — они стоят на ярко освещённом проспекте, перед поворотом в свою улицу. Рассветало — и первый трамвай, дребезжа, проехал по рельсам за их спинами. Василиса Гордеевна быстро глянула на Ваню — и потащила его домой.
Ваня,
— Крапивница, отёк Квинке, анафилактический шок…
Но у него вышло:
— Пивца, свинке, фифок…
— Да, да, да, — согласно закивала Василиса Гордеевна, — выпей–ко…
Ваня выпил, а бабушка налила ещё настою, но Ване его не дала — а, набрав в рот, надула щёки, брызнула на него и зашептала:
— Заря–заряница, красная девица, избавь раба божьего Ивана от матухи, от знобухи, от летучки, от гнетучки, от огней, от мокрей, от всех двенадцати девиц–трясавиц, — тут Василиса Гордеевна дунула на Ваню так, что золотые его космы встали дыбом, потом сплюнула в угол. Опять дунула — так, что одеяло взлетело до потолка, а упало уже на пол, и опять сплюнула. А в третий раз бабушка дунула так, что железная кровать поднялась в воздух — а когда грохнулась об пол, то одна ножка подломилась и Ваня едва не скатился с кровати (хорошо, успел пойматься за железные бока), но Василиса Гордеевна довела дело до конца — и плюнула в третий угол. А уж только после того принесла чурбак со двора и подставила вместо обрушенной ножки.
Наутро Ваня был здоровёхонек: дышалось легко, руки были обычные, худые, краснота и отёки сошли с тела. Сощурившись, он глядел некоторое время на бабушкин коврик: но сестрица Алёнушка сидела на своём камушке смирно, глядела на воду, а не на него. Ладно тогда. И захотелось ему сказки свои почитать, давно что-то не читал, поваляться в постели захотелось, поболеть — только собрался потихоньку сбегать за книжкой, как Василиса Гордеевна, унюхав как-то, что он проснулся, застучала из кухни в дощатую перегородку:
— Хватит дрыхнуть-то… Всё на свете ведь проспишь!
И, обойдя комнаты кругом, появилась в дверном проёме:
— Я уж позавтракала, обедать собралась. Обедать-то будешь, нет ли? Или всё голодовать думать?
Ваня закачал головой:
— Не–е. Я бы сейчас медведя съел! А… пирога с малиной нету сегодня?
— Нетути. Картофельны шаньги есть — в печке сидят.
— Здорово! — Ваня помолчал и задал вконец измучивший его вопрос: — Бабаня, а… вот чего ты надысь ночью соседскую осину грызла? Пирогов, что ль, тебе не хватает?
— А–а–а… Дак это я зубы лечила.
— Лечила зубы?! — Ваня так и сел на постели. — Ты что — зубы стоматолог лечит!
— Зачем мне сто матологов, мне одной осины хватает, от неё зубы, знаешь, какие крепкие делаются… Вот как-нибудь твои полечим!
Глава 7. Жабодлак
Ваня как заново на свет народился. Бояться и думать забыл. Он теперь почти не сомневался, что Василиса Гордеевна его родная бабушка. Только вот вопрос с мамкой так и оставался открытым. На радостях Ваня опять заикнулся о матери, но получил такую отповедь, что зарёкся у бабушки вызнавать про мать. Но у кого же тогда про неё спрашивать? Что с ней случилось? Почему она не вернулась за Ваней, как обещала? И где она сейчас? И почему бабушка ни за что не хочет говорить о ней? А вдруг всё не так… Василиса Гордеевна — никто ему, взяла его как работника, а потом Ваня ей глянулся, пожалела его, и вот… Опять двадцать пять! Всё те же подозрения. Ну да, а вдруг так оно и есть… И родная Ванина мать, вернувшись за ним в Ужгу — город, где жил он раньше, — не найдёт его. И адреса ведь Василиса Гордеевна не оставила — кроме оплёванных анализов у главврача ничегошеньки нет. Ищи–свищи…