Поиграем со смертью?..

Tamashi1

Я не хочу быть демоном, это я знаю точно. Но в то же время я хочу быть им, потому что им проще жить. Они не оглядываются на других и не ставят свою жизнь под угрозу, увидев плачущую девочку. Но… нельзя же жить без чувств, одним эгоизмом, разве нет? Может, у них тоже есть чувства, просто не такие, как у людей? И даже если им не жаль человеческого ребёнка, как нам не жаль забитого ягнёнка, которого мы собираемся превратить в шашлык, то, возможно, демоны жалеют и любят своих детей? А они у них вообще есть? И почему я так зациклилась на вопросе чувств демонов?

Я человек, пусть даже не способный умереть, и всё же умею чувствовать. Не так, как другие, но… где гарантия, что все смертные чувствуют одно и то же в похожих ситуациях? Это бред. Так не бывает. Потому что каждый человек уникален. А значит, мои желания, мечты, образ мысли, решения и поступки имеют право на существование — даже самые чёрные, жестокие и ужасные. Потому что мир принимает всех людей, какими бы плохими они ни были, а значит, не стоит считать себя самым ужасным человеком на земле. Всегда найдётся кто-то похуже. Как и кто-то получше, кстати, тоже…

Придя к выводу, что я всё сделала правильно и имею право как на маленькие слабости, так и на жестокие поступки, я наконец вздохнула с облегчением и подумала, что всё же этот сон был не так ужасен, как кошмар в Америке. А значит, Оле-Лукойе по имени «Судьба» на этот раз не так уж сильно надо мной поиздевался.

Выбравшись из душа, я надела спортивный костюм и побрела в спальню. На удивление, там обнаружился Михаэлис с подносом в руках, расставлявший на моём столе какие-то баночки, скляночки и прочую ерунду.

— Это что? — прохрипела я.

— Госпожа, как Ваш дворецкий, я не имею права проигнорировать Вашу болезнь. Вы заболели и некоторое время будете не в состоянии выжить в прошлом, как и Ваши друзья, а потому следующее путешествие, полагаю, будет отложено. Но нам надо привести Вас в порядок, чтобы продолжать опыты.

— Что мне в тебе нравится, так это честность, — печально вздохнула я и рухнула на кровать. — Ну давай, лечи меня, я вся болю!

— Как прикажете.

— Ага, прикажу. А потом догоню и ещё раз прикажу.

— Несомненно, Вы ведь очень настойчивы.

— Угу. Но мне есть куда расти, — я вдруг резко посерьёзнела, и когда Михаэлис с горчичниками и тарелкой кипятка наперевес приблизился к кровати, одними губами прошептала: — Гробовщик понял, что я в курсе диагноза Дины. Про тебя не сказала, уйдя от ответа, так что, если что, решай сам, как поступить. Можешь рассказать ему правду, если это тебе поможет не запятнать репутацию перед начальством.

— Госпожа и впрямь считает, что ради неё я бы «запятнал свою репутацию»? — хитрым тоном вопросил Михаэлис.

— Я не дура, — рассмеялась я, но из-за хрипоты получалось плохо. — Я знаю, что ты не пожертвуешь репутацией ради смертного.

— Вы не совсем смертны благодаря аномалии, — демон коварно ухмыльнулся, а я фыркнула, перевернулась на живот и подняла футболку.

— Я человек, и этим всё сказано.

— Значит, Вы лишь успокоили этим приказом собственные нервы, чтобы не думать, будто я предал Вас, когда Гробовщик задаст вопрос, —

озвучил очевидную истину Михаэлис, и я не стала отвечать. Он и так знал, что прав, чего зря глотку драть?

Первый горячий горчичник лёг на мою спину, а тихий голос вдруг прозвучал рядом с ухом:

— Но я ведь обещал не предавать Вас, если это не будет касаться смертельных ранений.

Я повернула голову и покосилась на демона. Жаль, в таком положении по губам читать крайне неудобно, а то я ведь умею… Только вот, лёжа на животе и проваливаясь щекой в подушку, закрывающую один глаз, движение губ не разберешь, так что Михаэлису, чтоб остальные не услышали, пришлось чуть ли не в ухо мне носом ткнуться. Бедненький, пожалеть, что ли? Хех.

— Хочешь сказать, что не ответил бы Гробовщику? — беззвучно спросила я, надеясь, что он всё же не соврёт, но не особо в это веря.

— Я умею обтекать углы. Как и Вы, госпожа, — едва различимо ответил демон, и я подумала, что он слишком близко. Горячее — слишком горячее для живого человека — дыхание застывало на моих губах, и мне вдруг стало гадко. Мерзко, противно, отвратительно… Потому что в эту секунду Михаэлис напомнил мне Нокса. Мужчину, который слишком близко подходит к женщинам, всего лишь играя их жизнями. Но не испытывая ничего, кроме азарта.

— Знаешь, Михаэлис, я ненавижу демонов, — не отстраняясь, беззвучно прошептала я. Я не слабачка и первая не отвернусь, даже когда меня тошнит, а спина горит огнём от горчичника.

— Знаю. Но так даже интереснее.

— Что именно?

— Вы ненавидите меня, но не презираете; не верите мне, но принимаете вместе с моей лживой натурой демона. Это интересно.

— Играешь очередной жертвой?

— Именно.

— Обломись, — прошипела я. — Я выиграю наш спор. Я не сдохну, ясно? Ты не получишь ни мою душу, ни мою жизнь, ни победу!

— А почему Вы так хотите жить? — озадачил меня демон, усмехнувшись, и наконец отодвинулся, вернувшись к наложению горчичников.

— Не знаю, всегда хотела жить, любила и ценила своё существование, — врать Михаэлису — то же, что врать Гробовщику. Дохлый номер. А правду они всё равно потом из тебя вытащат. Калёными щипцами, ага…

— Возможно, потому Вы и не умираете — желание жить слишком велико? — понёс очередную околесицу демон. У него вечно в процессе наших бесед появлялись дикие теории, которые он потом проверял, но они с крахом проваливались.

— Ага, тогда почему каждый человек на Земле, отчаянно желающий жить, не может стать бессмертным? — съязвила я.

— Желание недостаточно сильно? Или не хватает некоего катализатора? Или они родились не в то время, что нужно? А быть может, желание жить должно быть обусловлено способностью перешагнуть через чужую жизнь?

Не поддеть он меня не мог! Вот ведь язва пожизненная на моём желудке…

— Тогда почему умерли Македонский, Гитлер или Цезарь? Что, планеты при рождении не так выстроились? Так вы это проверяли, равно как и даты, имена и прочую белиберду.