Поиграем со смертью?..
Шрифт:
Этот запах этот чёртов запах я не могу дышать!
…она сидела рядом с Диной, когда та нажала на спусковой крючок…
Ей всё равно ей всё равно о Боже ей всё равно!
…она распыляла газ из баллончика, поджигала его и направляла на живых людей…
Факелы живые факелы они плывут и выстрелы выстрелы это мёртвые факелы!
…она должна была нажать на «спуск», но не нажала. Проиграла самой себе. Не сумела сделать запланированное. Она проиграла, но она и выиграла — она не убила. Вот только радоваться она не сможет, потому что…
(ей всё равно?)
…она отдала свою участь подруге. Та вина, которую Инна хотела взвалить на себя, теперь легла на Дину. И этого Инна не простит себе никогда. Будет скрывать эту злость на саму себя за словами: «Я расстроена,
Я тряхнул головой и встал, а Грелль тут же задал провокационный вопрос:
— А ты не боишься ночью спать один, а, Лёшечка?
Я хотел бы возмутиться и сказать, что я не трус, но…
Масленица сожжена.
Картины, только что оставленные в прошлом, вспыхнули в памяти огнём (красным, красным огнём!), и я покачал головой, а затем сказал совсем не то, что хотел. Правду.
— Страшно будет. Очень. Но я должен пережить это и уйти в лето. Иначе эта весна меня не отпустит.
Жнец призадумался, глядя на меня так озадаченно, словно я на иврите разговаривал, а затем ухмыльнулся и кивнул, заявив:
— Тогда переживи это! У тебя впереди много хороших воспоминаний, оставь плохие в глубине памяти! Живи хорошими!
— Точно, — кивнул я и буквально рухнул на стул. Жнец засуетился, поджёг газ на плите, попытался налить заварку в мою кружку, но его «упс» и характерный звон керамики сообщили мне, что надо покупать новую чашку. Ну и ладно. Куплю. Сатклифф извинялся, пытаясь подобрать осколки, а я вдруг подумал: «Но если история не изменилась… те твари выжили?» И почему-то мне вдруг стало очень холодно…
— Грелль, те уроды выжили?
Жнец обернулся и воззрился на меня, стоя на коленях и подбирая с пола осколки, а затем вздохнул, поправил очки и ответил:
— Лёшечка, Владыки не допустят вмешательства в ход мировой истории, так что ваши поездки абсолютно никак не влияют на события, произошедшие в этом мире. Те места, куда вас отправляют… это не совсем история — это лишь «фотоснимок» с истории, который делают Владыки и помещают на временную ось параллельно вашему миру. Каждый «снимок» имеет продолжительность в три часа, и это словно ксерокопия с реальных событий. В них вносят дополнение — вас, и история меняется, но дальше этих трёх часов «снимок» не существует, а потому, как только они истекают, тот мир исчезает. Стирается, словно лишняя копия. Но, Лёшечка, ты не прав, думая, что выжили те самые солдаты. Выжили солдаты на «оригинале», на «фото» — нет. Правда, я убил не всех, потому как следовал за вами по ветвям деревьев — Владыка бы сильно разозлился, позабудь я о своей работе, а в гневе он ужасен. Но сбежавшие кинулись в сторону, противоположную той, куда отправились женщины, так что я с уверенностью могу сказать, что индианки на «снимке» выжили, в отличие от реальности. Да и моя Коса рассекла довольно многих солдат… Так что, скажем так, детки были отомщены.
Почему-то всё остальное стало вдруг абсолютно неважным: и то, что мир исчез, и то, что история не изменилась… Важно было лишь, что дети, женщины, старики — все они были отомщены. И их холодная весна с жертвоприношениями наконец закончилась. На самом деле закончилась…
— Спасибо, — пробормотал я, а жнец рассмеялся, жеманно так замахал на себя руками, словно обмахивался ими, и затараторил что-то о том, что я его зря недооценивал и он вообще «замечательный и неотразимый». Я же отвернулся к столу и подумал, что, зная правду, зная, что они отомщены, я смогу заснуть. И смогу пойти в тёплое, полное счастливых воспоминаний лето.
Вместе с ними.
В эту ночь я вспомнил кое-что. В детстве, когда я был совсем маленьким, мать часто говорила: «Хорошие мальчики видят хорошие сны». И я старался быть «хорошим мальчиком», чтобы Оле Лукойе раскрыл надо мной разноцветный зонтик, когда придёт ночь. Иногда мать была права, иногда ошибалась, но я продолжал стараться вести себя, как «хороший мальчик». Я был им. Но когда наш дом рухнул, сложился, как карточный домик, и в руки матери впились осколки разбившегося от ударной волны окна, я понял, что цветных
Этой ночью передо мной встал выбор: быть хорошим мальчиком и надеяться на чудо; не думать о жутких картинах, всплывавших в памяти, и надеяться на лучшее будущее; или же принять всё случившееся как данность и перестать бояться этих алых сполохов, возникающих перед глазами, как только веки отгораживают сознание от окружающего мира. И я сделал правильный выбор, по крайней мере, мне так кажется: я полночи думал о том, что произошло в прошлом, и пришёл к выводу, что даже если мы могли сделать что-то большее, уже ничего не изменишь, и на тот момент я сделал всё, что смог. Женщины и дети, которые умерли в реальности, были спасены. Солдаты, которые выжили на «оригинале» истории, были убиты, пусть и не все. Их покарала сама Смерть. И этот исход всё же был намного лучше, чем тот, что оставил след в истории. А значит, я мог принять эти три часа и больше не бояться алых вспышек… Потому что они все были отомщены.
Утро наступило для меня около десяти утра, и, разлепив глаза, я подумал, что бабушка наша была кладезем мудрости — в эту ночь мне вообще ничего не снилось. Странное дело, я сумел принять своё прошлое и двигаться дальше, следуя совету, а вот Инне она, похоже, советовала не принимать ужасные моменты, как реальность. Неужели из-за того, что их было слишком много, и её разум бы просто не выдержал? Значит, меня это тоже ждёт? Ведь путешествий будет ещё много…
Прогнав неприятные мысли, я наконец встал и отправился в душ. Горячая вода помогла окончательно проснуться и собраться с силами, а настроение медленно, но верно поползло вверх. Добравшись до кухни, я обнаружил, как это ни странно, записку от Инки (раньше за ней такого не водилось), в которой сестра интересовалась, в норме ли я, и просила послать ей смс. Неужто Иннусик обо мне волнуется? Это как же её вся эта ситуация тряхнула, раз наша бука-одиночка о ближнем побеспокоилась?
Отослав смс о том, что я в норме, и выразив уверенность, что она тоже в порядке (за вопрос Инка бы меня прибила), я уселся пить чай с напечёнными демонами с самого утра блинами. Настроение стало ещё лучше, а ответ Инки: «Ясен фиг, я в норме! Как ты смеешь сомневаться, смерд?» — и ехидный смайлик окончательно убедили меня в том, что жизнь всё же скорее хороша, чем плоха, и надо стремиться сделать её ещё лучше, а не впадать в депрессию, перебирая в памяти детали тяжёлых моментов прошлого. Одно только было фигово — Динка на сутки исчезла из поля моего зрения, и я о ней волновался. Но я точно знал, что с ней всё будет в порядке — Динусик до ужаса сильная. А ещё… Я ведь не зря назвал её Всадником на бледном коне, за которым следует Ад. Дина переживёт эти события, потому что она способна на то, на что не способны ни я, ни, как оказалось, Инна — она умеет принимать чужую боль как данность. И причинять её — тоже…