Поиграем со смертью?..
Шрифт:
Забытьё.
====== 15) Последствия ======
Комментарий к 15) Последствия С некоторыми фразами в этой главе произошло то же, что и в прошлой — они потеряли знаки препинания. Так задумывалось, надеюсь, это не вызовет неудобств. Спасибо всем, кто остаётся с нами.
«Ex nihilo nihil fit».
«Из ничего ничто не происходит».
Открыв глаза, я обнаружил, что лежу на полу собственной кухни, а рядом без сознания лежат Инна и Дина. Передо мной же, подбоченясь, стоял Грелль Сатклифф и усмехался в привычной манере.
«Красная смерть».
Я
— Грелль.
Жнец замолчал и заинтересованно на меня воззрился, улыбаясь во все свои тридцать два (или сколько?) обпиленных зуба. А глаза его оставались странно-холодными, как льдины, и только где-то в глубине догорал тот самый огонь, который уничтожил убийц.
— Почему?
Жнец вскинул бровь, а затем замялся, оглянулся, словно проверяя, что рядом никого нет, и с его губ сползла ухмылка. Острые зубы и губы, перепачканные в крови, приблизились к моему уху, но страшно мне не было. Я просто ничего не чувствовал. Ничего, кроме едва различимого желания узнать, почему он это сделал.
— Они осквернили мёртвых — это очень плохо. И я не люблю, когда смерть пускают на конвейер, — едва слышно прошептал Сатклифф, а затем добавил почти неразличимо: — А ещё они убивали тех, кто этого не заслужил: мальчиков, которые могли вырасти в сильных, смелых мужчин, и девочек, которые должны были продолжить род, — их нельзя трогать, пока они не выполнят предназначение. Дети должны жить, чтобы вырасти. А потом их можно убить — когда выполнят своё предназначение. Или если откажутся его исполнять.
Я посмотрел на Сатклиффа, а тот вдруг подмигнул, встал и, прижав руки к сердцу, затараторил:
— Ах, Лёшечка, главное — они хотели убить тебя, моего милого мальчика, ну как же так? Это была бы огромнейшая несправедливость! Только я могу это сделать! Я стану тем жнецом, что отделит твою душу от тела! За-пом-ни!
Сатклифф подмигнул мне, а я едва различимо кивнул и подумал, что, возможно, начал он всё это и впрямь из-за меня. А потом его «переклинило», и он решил перекрасить мир. Но вот почему именно его «переклинило», я не понимал, а Грелль, кажется, мне это только что поведал…
«Дети должны жить, чтобы вырасти».
И я согласен с этим, хоть и не по той причине, что движет Греллем Сатклиффом.
Дина зашевелилась, открыла глаза, и я вдруг с удивлением обнаружил, что они не пустые. Зелёные глаза моей подруги заволакивала мутная пелена, словно она не понимала, что происходит, или не помнила… а может, просто не хотела вспоминать?.. Однако, как только её взгляд сфокусировался, я понял, что она всё вспомнила, потому что в зелёных глазах я прочёл лишь одно — боль. Ей было больно, дико больно, не физически — от воспоминаний. Дина поджала губы, отвернулась от меня и медленно встала. Инна начинала потихоньку приходить в себя, а я тихо спросил подругу:
— Дин, что я могу?..
— Не подходи ко мне, — едва слышно ответила она и, пошатываясь, пошла к коридору. — Сутки. Дай мне сутки.
Я знал, почему Дина живёт одна, я знал о её «конфликте» с родителями, я знал, что иногда ей необходимо остаться одной — когда родители приезжают
Инна застонала и схватилась рукой за затылок, а затем разлепила глаза и, увидев наш собственный бежевый линолеум, застонала ещё громче. А затем со всей силы (или дури) шандарахнулась лбом об пол.
— Тихо, уже всё, — пробормотал я, зная, как она ненавидит, когда её жалеют.
— Что это было? — не обратила сестра внимания на мои слова. И к лучшему…
— Ты про Дину? — иногда я бываю понятливым.
— Девочка поступила на удивление правильно! — влез Сатклифф, и я подумал: «А он откуда знает? Его же там не было. Или был, но прятался?» Вот только сейчас куда важнее было объяснить Инне, что всё не так, как она думает… и как думал я. До сего момента.
— Дина не хотела убивать. Она защищалась и защищала нас. Не больше и не меньше, — Инна фыркнула, но я продолжил: — Она только что ушла, но я видел её взгляд. Ей очень больно. Там она абстрагировалась ото всего, как обычно ты, а здесь пришла в норму, и ей стало плохо. Она попросила сутки — прийти в себя. Как обычно после плохих дней.
— Что за дни такие? — влез любопытный жнец, поправляя некогда белый воротник рубашки.
— Не наша тайна, — поморщился я и отметил, что почему-то сейчас, после жуткой сцены, открывшей истинное лицо (ужасное лицо) Грелля Сатклиффа, он вызывает у меня куда меньше отторжения, чем раньше.
Он смерть, и он имеет право убивать, но он сделал это из принципов, которые мне близки. И он остаётся верен им, несмотря ни на что. А верность принципам я всегда уважал.
— Ой, да мне эта девчонка и не интересна, — надулся жнец, а я хмыкнул и обратился к Инне:
— Не трогай её сутки. Пусть одна побудет.
— Знаю, надо только этих предупредить, — Инна кивнула на жнеца, тот ухмыльнулся, и я подумал, что, кажется, он предвкушает ночёвку в моей квартире. Но мне на это было как-то наплевать. Почему-то я абсолютно ничего не чувствовал — словно что-то умерло во мне.
Словно я умер.
Я встряхнулся, отогнал воспоминания и тихо спросил сестру:
— Ты справишься, если на ночь одна останешься?
— Естественно! — вот вся она в этом. Чуть что — сразу иголками колется. Причём неадекватно как-то — на помощь куда больше, чем на обиды…
— Как скажешь, — сдался я, закатив глаза.
Инна, пошатываясь, поднялась и направилась к ванной комнате. На этот раз я уступил ей право первой воспользоваться душем — отчасти из-за того, что мне не нужно было идти на работу, отчасти из-за того, что ей, думаю, это было нужнее. Она ведь придумала тот план с костром…