Поиск-86: Приключения. Фантастика
Шрифт:
Философ возмутился до глубины души.
— Мои пятнадцать суток — позорный факт в деятельности нашей милиции. Беззаконие!.. Ну, ладно, — сменил он гнев на милость. — Я их прощаю! Что же касается завода, то там валяется без присмотра столько добра, что не красть может только безрукий.
— Вы не преувеличиваете?
— Ничуть! Огромные костры из ящиков! Мешки с цементом и алебастром под открытым небом, куча тюков с импортной замшей; наверно, английской, — своими руками ее сложил, подготовил к сожжению. Значит, опять сожгут наши с вами деньги! Огромные деньги!
— И вы, конечно, не молчали?
— Разумеется. Я возмущался, я протестовал! Обратился даже к дежурному милиционеру, но ведь никому нет дела до общественного добра…
— Да, — произнес Марвич, вставая. — Насчет общественного — это вы хорошо сказали. Главное — вовремя. Мы вас, наверное, еще вызовем. Не волнуйтесь, в качестве свидетеля.
Придя в отдел, Марвич затребовал списки всех, кто последний месяц трудился под милицейским надзором на фармзаводе. Пестрый это был люд: завсегдатаи и случайные командировочные, сапожники и токари, врач и часовой мастер — попробуй зацепи в этом калейдоскопе того единственного, кто решился ради нескольких тюков замши выстрелить в человека.
13
Фатеев пришел сияющий: слесаря он «вычислил».
— Так вот, — рассказывал он Марвичу, — подключил я к этому делу облсовпроф, и мы прочесали весь город на предмет выявления самодеятельных художников. И выяснилось: на одном карликовом автотранспортном предприятии, громко именуемом АТП-1, скромно трудится слесарем по ремонту — слышишь: слесарем! — твой тезка Валерий Ситников, который не только регулярно оформляет стенгазету, но и играет в духовом оркестре.
— На чем?
— По-моему, это к делу не относится. Не перебивай… Живет в общежитии, раньше жил на частной квартире, есть ли тетка — пока неизвестно. Характеризуется гражданин Ситников весьма обтекаемо: работает средне, то есть не хуже, но и не лучше других, но уж больно любит подкалымить. Другие слесаря тоже не ангелы, однако, когда пропадают дефицитные детали, все грешат на Ситникова. А внешне развязный, но обходительный, с дежурной улыбочкой.
— Все это лирика, — сказал Пряхин, когда Фатеев ему обо всем этом доложил, — Баранова его опознала?
— Да ну их, этих женщин! — огорченно махнул рукой Фатеев. — У нее, видите ли, плохая зрительная память. Мусолила фотографии целый час и ничего определенного не сказала. Подруги, те вообще с трудом вспоминают эпизод в вагоне… Ладно, думаю, Ситников — завсегдатай танцплощадки в горсаду, схожу-ка я туда вместе с Барановой, пусть они столкнутся, словно невзначай. Живой человек все-таки не фотокарточка, может, она и опознает, да и его реакцию интересно понаблюдать. С трудом уговорил Баранову… Ждали мы недолго. Появился Ситников с какой-то девицей, прошел мимо нас, окинул Баранову безразличным взглядом, и ни одна жилка на его лице не дрогнула. И она не может сказать ни да, ни нет.
— Не огорчайся, Володя, — сказал Пряхин. — Ее показаний все равно недостаточно, к ним нужен еще
— Конечно! Но джинсы — не та форма, чтобы таскать в них такую бандуру, и вообще она, разумеется, спрятана подальше. Дурак он, что ли…
— А что Лукашин?
— А Лукашин помнит только красную рубашку, для него Ситников — пустое место.
— А машину Ситников не брал?
— В тот печальный четверг был день техосмотра. До двенадцати ноль-ноль ни одна машина из гаража не выезжала.
— Но машина была…
Пряхин прошелся по кабинету, остановился за спиной сидящего у стола Фатеева и положил руку ему на плечо.
— Значит, так: будем ждать, пока на горизонте не появится замша. Придется дать ориентировку по всей стране, но, думаю, что долго выжидать не придется: вряд ли преступники удержатся, чтобы не превратить хотя бы часть украденной замши в деньги… Конечно, могут возникнуть трудности с идентификацией, но тут уж слово за экспертами.
— Экспертиза? — встрепенулся Марвич. — Так ведь есть Лукашин!
— Правильно! — подхватил Пряхин. — А кроме того, понаблюдайте потщательнее за Ситниковым.
Сегодня впервые Марвич застал Лукашина уже сидящим на скамейке возле клумбы, рядом лежали раскрытый блокнот, ручка, а сам он со счастливым выражением мечтательно глядел в небо.
— Хорошая штука — жизнь! — сказал Лукашин так, будто продолжал прерванный разговор. — И хорошо чувствовать себя здоровым, нормальным человеком, который еще может потрудиться! Великолепное ощущение… — Он на миг сощурил глаза. — А у вас что-то случилось, и это сразу видно: какой-то отсутствующий взгляд.
— Надо искать замшу, — сказал Марвич. — Ну а если найдем, как доказать, что она та самая?
— Ну да, главное — замша, человек потом… Впрочем, извините, неудачно сострил… А если бы был образец?
— Об этом можно только мечтать!
— Тогда скажите спасибо старому скопидому Лукашину, который никогда ничего не выбрасывает. Когда велась переписка с фирмой, были присланы образцы, они у меня в сейфе.
14
На бескрайней зауральской равнине зрела пшеница. От горизонта до горизонта ветер гонял серо-зеленые волны, редкими парусами плыли по ним березовые колки. Дорога крутилась, убегала вдаль, и районный поселок Иванково вынырнул неожиданно.
Администратор гостиницы, красивая круглолицая татарка, встретила Марвича, как дорогого гостя, это было необычно и трогательно, и, когда она начала расспрашивать его о цели приезда, Марвич долго чувствовал внутреннюю неловкость оттого, что приходится говорить неправду хорошему человеку. Он даже отказался от предложенного ею чая, но выяснилось, что единственная столовая уже закрыта, и приглашение пришлось принять.
За чаем разговорились. Женщина долго распространялась о трудностях жизни в райцентре, о том, как сложно ей было устроиться в гостиницу, хотя вообще-то она портниха, но вот пришлось идти работать сюда. Почему-то ей это казалось очень обидным.