Пока чародея не было дома. Чародей-еретик
Шрифт:
Дебаты в некотором роде протекали на двух уровнях: речевом и безмолвном. Катарина и Туан слушали только споры о роли Церкви, а Бром О’Берин, способный расслышать чужие мысли, вел незримый и неслышный бой, собирая разведывательные данные.
— Ты не станешь отрицать того, что ты — священник? — спросила Гвен, настороженно ожидая, как отзовется на ее вопрос сознание подстрекателя.
— Зачем же отрицать? Я горжусь этим.
Никакой реакции. Самые обычные, скучные мысли, наполняющие разум человека с утра до ночи, и более ничего. Пустота. Вакуум. Гвен нахмурилась
— Я — Гвендилон, леди Гэллоугласс. С кем я имею честь беседовать?
— Меня зовут отец Перон, чадо.
Ага, значит, он собрался относиться к ней покровительственно. Что ж, Гвен Отлично знала, как проигнорировать такую манеру.
— Признаться, я озадачена, святой отец, — проговорила она. — Как вы можете называть их величества «еретиками», когда они держатся той веры, которую исповедовали всю свою жизнь?
— Все течет, все изменяется, чадо. Меняются условия в мире — должна меняться и Церковь. Вот почему Христос дал апостолу Петру власть соединять и разъединять в Раю то, что связано или разъединено на Земле. Это для того, чтобы Церковь при необходимости могла что-то изменить.
Глаза проповедника яростно горели. Гвен казалось, что он стремится прожечь ее взглядом насквозь. Ее словно жаркой волной обдало. Однако она выдержала удар и парировала:
— Но ведь вы только что отреклись от наместника апостола Петра.
Священник покраснел. К религиозному пылу примешалась злость.
— Папа не ведает о том, что происходит в Грамерае. И те перемены, которые он насаждает на других планетах, здесь неприемлемы.
Его злость, казалось, приобрела физическую форму, и Гвен на миг ощутила себя ребенком, в которого вперил взор суровый учитель. Она мысленно содрогнулась, но внешне этого не показала и постаралась сосредоточить свое внимание на единственном участке сознания отца Перона: том, где гнездился страх перед загробной жизнью.
— Но откуда вы знаете, что Папа ошибается, святой отец?
— Оттуда, что так говорит милорд архиепископ.
Если разум этого человека и имел некие резервы для проявления эмоций, на это не было и намека. И там, где по идее должны были находиться мысли, царила пустота.
Гвен сдвинула брови. Не мог же этот страстный пыл затмить всякие следы воспитания и богобоязненности?
— А сами вы об этом судить не можете?
— Я дал обет повиноваться воле милорда архиепископа. Его мудрость в таких вопросах несравненно выше моего жалкого ума.
— О нет, вы дали обет повиноваться воле аббата, но не архиепископа.
В глазах священника мелькнула тень усталого отчаяния, но разум остался чист.
— Хоть он и стал архиепископом, но продолжает оставаться аббатом, и если он говорит, что то или иное для Грамерая хорошо, то это воистину так.
— Даже если он противопоставляет себя Папе?
— Даже тогда.
— Тогда получается, что он — еретик?
Отец Перон побагровел и обрушил на Гвен всю свою ярость — будто молотом ударил по наковальне:
— Нет, это король — еретик, если не желает прийти в лоно истинной Церкви.
Тупик. Гвен
— Королева правит страной в той же мере, что и король. Почему вы говорите только о его величестве.
— Господь — наш Отец, чадо, и Он правит всеми. Потому правители должны быть мужчинами. Когда правят женщины — это отвратительно.
Катарина привстала. Она жутко покраснела и издала какой-то странный звук — не то хрип, не то бульканье. Но Туан взглядом остановил ее, а Гвен Катарина обещала хранить молчание во что бы то ни стало и сохранила. А отец Перон позволил себе едва заметную усмешку.
Гвен и сама не без труда сдержала гнев и вновь озадаченно сдвинула брови.
— Вы что же, не почитаете святую Марию, матерь Господа нашего?
— Почитаю. И мать любого правителя почитаю, и потому с нетерпением ожидаю, когда на троне воссядет Алан.
Теперь и Туан покраснел, но все же сумел сохранить спокойствие. На счастье, король понял, что Перон просто-напросто пытался вывести его из терпения.
— Но согласно вашим убеждениям, — заметила Гвен, — Алан также будет еретиком.
— Надеюсь, Господь пошлет ему мудрость к тому времени, как он станет взрослым, — набожно произнес отец Перон. — А если нет, то против него восстанут все бароны — о нет, весь народ.
— Вы так уверены в будущем, — пробормотала Гвен.
— Победа за Господом, чадо, — победа всегда за Господом. — Казалось, отец Перон глядит прямо ей в душу. Пламя его религиозного фанатизма буквально обжигало разум Гвен. — Добро восторжествует, а Грамерайская Церковь — это Добро.
— Больше я ничего не могла у него выудить, — сказала Гвен, когда тюремщики увели отца Перона в темницу, которая, вероятно, напомнила ему о доме. — Более надежного телепатического щита я в жизни не видела — кроме как у моего мужа, когда он этого пожелает. — Она зябко поежилась и сменила тему разговора. — Но он действительно священник.
— Чародей в монашеской сутане? — Туан встал, покачал головой и заходил по залу. — Разве это не богохульство?
— Верно. При том, что духовенство во все времена боролось с колдунами и ведьмами, — подхватила Катарина.
— Такие речи всегда вели только приходские священники, — напомнил ей Бром. — А уж о чем говорят монахи за стенами своей обители — это нам неведомо.
— Почему среди них не может быть никого, кто бы обладал таким же даром, как у меня? — пожала плечами Гвен. — Мы находили людей со способностями к магии в каждом графстве, в любом сословии. Почему бы таким людям и в монастыре не оказаться?
— Верно подмечено, — согласился Туан. — Хотя это и странно. А не может ли быть, что этот проповедник — тот самый, кто созвал других чародеев и колдуний на сторону архиепископа?
Гвен покачала головой:
— Об этом я судить не могу. Ничего не смогла прочесть в его мыслях, а вот его чувства меня коснулись. — Она задумчиво сдвинула брови. — На самом деле его религиозный пыл так давил на меня со всех сторон, что я в какое-то время даже была склонна поверить в правоту его доводов.
Туан кивнул: