Пока чародея не было дома. Чародей-еретик
Шрифт:
— Такое же чувство охватило меня в городе, когда я слышал его проповедь.
— Нет! — вскричала Катарина. — Уж конечно, леди Гэллоугласс, вы не верите, что…
— Нет, не верю. Но это в его власти — способность вкладывать в чужой разум собственное ощущение правоты.
— Быть может, таким талантом в какой-то мере обладает любой хороший оратор, — предположил Туан. — Но меня наверняка затронули не только его слова.
— Нет, не только они. На вас воздействовала сила его разума.
— А слова, следовательно, служили только для того, чтобы он мог собрать вокруг себя толпу, а потом… потом он обрабатывал людей своими
— Не таким ли даром обладал мятежный колдун Альфар? — требовательно вопросила Катарина.
— Да, ваше величество, таким, но у отца Перона дар и вполовину не так силен, как у Альфара. Тот колдун мог настолько завладеть чужим разумом, что погружал свою жертву в сон наяву, а потом мог нагружать ее разум не только своими мыслями, но и своими чувствами. Так он ухитрялся заставлять любого человека исполнять его волю. Такое явление мой супруг называет гипнозом.
— Наверняка у вашего супруга найдется слово и для описания того дара, которым владеет этот проповедник.
Гвен кивнула:
— Он бы назвал этого человека проективным эмпатом.
— Эмпатия! Гипноз! — Катарина развела руками. — Чепуха какая-то! Разве дело в названиях?
— Названия помогают пониманию, ваше величество, — объяснила Гвен. — Когда видишь два похожих слова, можешь понять и то, почему происходит то или иное, что эти слова обозначают. Этого проповедника можно назвать проективным эмпатом, но…
Она вдруг умолкла, а ее глаза вспыхнули огоньками озарения.
Катарина заметила это и взволнованно спросила:
— Что вас встревожило?
— То самое, о чем я вам говорила, — названия! — Гвен хлопнула в ладоши. — Проповедник — проективный эмпат, но мой муж называет этими словами волшебниц и чародеев, способных творить всевозможные создания из «ведьмина мха»! — Гвен упомянула о странном растении, произраставшем только в Грамерае, — грибке, чувствительном к телепатии, который принимал форму вещи или твари, о которой думал находящийся неподалеку от такого грибка проективный телепат или эмпат. Гвен посмотрела на Брома О’Берина. — Лорд главный советник! Не могли бы ваши лазутчики пойти по следу того двухголового пса, который напугал крестьянина Пирса?
Бром нахмурился:
— Конечно, могли бы. Но зачем… — Но тут он понял, к чему клонит Гвен, и улыбнулся. — Не сомневайтесь, леди, у меня найдутся следопыты, которые выследят эту тварь.
— Наверное, это смелые и опытные люди, если они сумеют пойти по следу такого страшного духа, — не скрывая своих сомнений, проговорила Катарина.
— Смелые, это точно, — мрачно проворчал Бром. — Или станут смелыми.
Хобэн разогнулся, чтобы немного унять боль в затекшей спине, запрокинул голову, прищурился, посмотрел на солнце. Работа была знакомая — всю свою жизнь, сколько себя помнил, он мотыжил землю. Но только прежде ему никогда не доводилось заниматься этим, будучи обряженным в длинный, до пят, балахон, и уж конечно, он никак не предполагал, что эта работа помогает молитве. Однако, решил Хобэн, бывает и хуже. И отец Ригорий, и Анхо предупреждали его о том, как трудна жизнь в монастыре. Хобэн снова согнулся и ловко подсек мотыгой пучок сорняков. Никогда в жизни ему не приходило в голову, что этот тяжелый однообразный труд предназначен для усмирения плоти и освобождения разума для молитв и покаяния. Прежде во время сельских
Хобэн беспощадно прогнал эти мысли. Монахам не полагалось думать о девушках, а он твердо решил стать монахом. Он постарался думать о Боге и праведных делах, но сумел лишь оценить то, как аккуратны грядки с капустой, как ровно устроено заграждение из старых лошадиных подков на границе поля. Добравшись до края поля, Хобэн восхищенно покачал головой. Это ж сколько трудов надо было вложить, чтобы все поле обнести этим заборчиком из под-1 ков. Одна к одной, поставленные на попа… Да и где монахи их столько набрали? Вот ведь люди! Не боятся никакого труда, потому что мыслями они все время в мире ином! Хобэн вздохнул и снова поднял мотыгу.
— Эй! Крестьянин Хобэн!
Хобэн очнулся от раздумий и удивленно оглянулся. Кто его звал? Брат Хасти, который наблюдал за работой монахов на поле? Нет, тот был далеко, в сотне футов, и притом не сводил глаз с двоих иноков, которые бросили работу и остановились поболтать. А больше никого из монахов поблизости не было. Так кто же тогда…
— Да сюда смотри, болван! Влево, где много копытни-ка растет!
Хобэн прищурился, всмотрелся в траву и тут же подумал о том, что брат Хасти небось сейчас заметит, что он прервал работу. Хобэн принялся работать мотыгой, одновременно краем глаза вглядываясь в траву.
О Господи! И точно! Вот же он — малюсенький человечек, кто-то из Колдовского Народца! Ростом фута в полтора, он стоял, подбоченясь, и сердито взирал на Хобэна.
— Ну наконец ты меня заприметил. Только смотри: сделай вид, что ты на меня не смотришь. Долгонько мне пришлось ждать, пока ты доберешься до края поля. Я-то сам до тебя никак добраться не мог. Понаставили тут подков видимо-невидимо!
«Ну конечно, — ошеломленно подумал Хобэн. — Подковы! Холодное Железо! Это чтобы фэйри отпугивать!»
Все набожные мысли как рукой сняло, и Хобэн вспомнил о том, что обещал лорду Чародею.
— Постарайся не думать об этом, — посоветовал ему эльф, — Здесь многие могут подслушать твои мысли. А нас тут не любят, только вот в толк не возьму — с чего бы. И вообще: архиепископ бы сам до такого не додумался, это я тебе точно говорю.
— Пожалуй, ты прав, — выдохнул Хобэн. — Он вроде человек не злой.
— Однако какой-то злой человек в монастыре обитает, это я нутром чую, — склонив голову набок, проговорил эльф. — Кто же это тогда?
— Брат Альфонсо — уж это я чую нутром, — пробормотал Хобэн. — Он секретарь при архиепископе и словно прилепился к нему — ни на шаг не отходит, покуда его преосвященство в обители. Другие монахи его уважают и побаиваются. А с чего бы им его побаиваться? По должности он ведь вроде как слуга, да и в обители он не так давно.
— Не так давно? — настороженно сдвинул брови эльф. — И когда же он появился?
— Да года три назад, говорят. Поначалу он вроде за всякую работу с охотой брался и трудился хорошо и подолгу. Тогда его все и заприметили. А еще он умел читать, писать и считать, и архиепископ — тогда он еще аббатом был — засадил его за счеты. В этой работе он себя опять же хорошо показал, ну и с тех пор к его преосвященству все более и более приближался.