Пока цветет сирень
Шрифт:
Итак, наступил день рождения Кати. 20 мая 36-го года. У нас в семье денег немного было, но папа с мамой старались, чтоб на праздники мы были нарядными. А младшему брату Сашке мама сшила настоящий костюм. Я очень радовалась за Катю, но вся была в мыслях о завтрашнем дне, моём первом настоящем занятии по вокалу. Я всё ждала момента, когда папа отлучится от застолья, чтобы рассказать ему происходящее.
Мы дружно уминали приготовленный в печи мамин пирог с прошлогодними яблоками. А потом мама подала борщ, и мы ели деревянными ложками. Маленький Сашка любил за столом баловаться: то меня ущипнёт, то Машу за косу дёрнет. А папа грозился в шутку: «Эй,
После сытного обеда я, наконец, подошла к папе, взяла за руку и потащила в нашу с Машей комнату: «Папа! У меня завтра первый урок пения! Ты знаешь кто живет в одиннадцатом доме?» – свалив все вопросы в кучу, налетела я.
Папа растерялся сначала, затем стал перечислять: «Значить, это… в десятом живут Дугины, в девятом Студенкины, а в одиннадцатом… там вроде какой-то богатый человек живёт. Говорят, это его дача здесь, а сам он из города. А тебе по что надо?» И посмотрел, будто я что-то неладное задумала.
Я и рассказала про вчерашнее прослушивание и про знакомство с моим будущим учителем из дома культуры.
Я рассчитывала как и обычно на поддержку, но попала впросак.
Папа позвал маму. «Всё пропало» – промелькнуло у меня в голове. И странно было, ведь он знал, что я прослушиваться иду. Мама прибежала вместе с задиристым Сашкой. Он всегда чувствовал неладное и из-за угла поддакивал ругающей маме. Меня это всякий раз злило, но я решительно не обращала внимания. Отец попросил повторить сказанное ему. И никакие попытки остановить его ничем не закончились. Мама слушала, заламывая руки, и вздыхала. Сашка смотрел на меня, как, наверно, смотрит паук, когда в паутину попадает бабочка. Ему все было зрелищно и забавно. В эти минуты я его ненавидела. Только Катя, заслышав укоры родителей, пришла меня поддержать. Мама говорила: «Как ты вообще могла позволить себе пойти к какому-то человеку в дом? А вдруг…». И тут началось. «Вдруг, тебя бы обидел кто? А кто их знает, этих городских…». И последними ее словами были: «Аня! Никакого пения!! Слышишь? Чтоб я даже не слыхала больше! Завтра, вон, пойдём со свеклой возиться, хоть какая от тебя польза будет» (недавно нашей семье выделили небольшой земельный участок для посадки картошки и свеклы в Покровском-Стрешнево). Положение – хуже некуда. Я угрюмо согласилась, ничего не поделаешь.
Погоревала час и стала продумывать план, как удрать завтра от мамы и сестёр. Как я могу пропустить занятие? Да и огород терпеть не могу.
Ночью, к нам с Машей в комнату пришла Катя. Родители всегда думали о нас, поэтому, с недавних пор, у Кати была отдельная комната. Катя тихо постучалась. Маша спала, отвернувшись к стене, а я не могла и глаз сомкнуть. Сестра зашла и села на край моей кровати.
– Ну что, Ань, как быть-то завтра? – спросила она печально.
Меня это только разозлило:
– Как быть?! Я всё равно пойду! – молниеносно вспыхнула я, будто ожидая, что Катя пришла отговаривать от затеи.
– Ну, ладно. Ты иди, а я что-нибудь придумаю – подмигнула она.
Так, у меня появилась поддержка. Да тут и Маша повернулась в нашу сторону и добавила:
– А я не сплю, и всё слышу. Правда, Ань, иди. А мы с Катей маму отвлечем и придумаем что-нибудь. Тебе надо петь, уж всё село подтвердит!
Я была счастлива, что моя семья для меня опора. И не нашла, что ответить, кроме как:
–
Ну, раз у меня такие сёстры, то и умереть не жаль!
Не помню, откуда цитату взяла, но очень
Маша только рукой махнула, да ответила:
– Вечно ты, Анька, чепуху городишь! Послушать нечего! – и все мы засмеялись, да так, будто забыли, что ночь на дворе. Только сердитый кашель отца нас усмирил.
Проснулась в 6 утра кое-как, часа три я всё же проспала. Надела Машины туфли без каблука, тихо пробралась в сени. Туда мне Катя вынесла отглаженное платье и ленты в косы. Я решила идти в школу уже при параде. Всё-таки, первое занятие по вокалу, да и вообще, мне хотелось производить впечатление начинающей артистки. Так и отправилась, решив пойти долгим путём, через большой сквер. Времени до начала первого урока ещё было много, поэтому, несмотря на запреты родителей, я свернула и решила, прямо с утра зайти в 11-й дом и поблагодарить того человека в шляпе, что привел меня на прослушивание. Я уже подходила и увидела нечто странное: калитка была распахнута, дверь в дом тоже была открыта. Стояла тишина и было непонятно, есть ли там вообще кто-то. Я осторожно прошла по аккуратно недавно выложенной плитке. Тишину постепенно наполняли трели соловья где-то в кустах и жужжание пчел, на повсюду проросшем люпине. В доме никого не было.
Я быстро вышла и побежала что есть силы оттуда. Мне было страшно и что-то внутри сжималось. Там, на маленькой террасе, были видны следы борьбы и около входной двери на полу было пятно запекшейся крови.
Я бежала, сломя голову, спотыкаясь о коряги, боялась, что за мной кто-нибудь погонится. Добежав до школы, я остановилась перехватить дыхание. Немного придя в себя, я пошла в класс. Учительница стояла около двери и как обычно, здоровалась с каждым из вошедших. Она окликнула меня:
– Аня! Ты почему не здороваешься? Что случилось?
– Простите, Галина Тимофеевна. Я… – и больше я не смогла ничего сказать. Весь учебный день прошёл как в дыму.
Приближался час моего первого занятия. Я шла через оставшийся кусочек леса с буреломом. Когда мне тревожно, я всегда там гуляла. И вот, уже виднелся угол дома культуры.
Зайдя внутрь, растерялась. Высокие потолки, колонны и две какие-то женщины говорили, что скоро приедет кто-то что-то проверять. Было заметно, что они нервничали. Завидев меня, спросили:
– А тебе что здесь нужно? Ты что-то ищешь?
– У меня занятие. У Ивана Александровича – невнятно произнесла я.
Женщины переглянулись, затем одна из них произнесла с какой-то траурной интонацией:
– Его сегодня не будет. Приди через неделю.
Но тут я увидела самого Ивана Александровича. Он зашёл через черный ход в здание и поспешил по лестнице на второй этаж. Я побежала за ним.
– Иван Александрович! – кричу я. – Вы меня помните? Я Соловейко Аня!
Он оглянулся, улыбнулся:
– Как не помнить, помню, конечно!
Я уже отчаялась, но набралась отваги спросить:
– Так мы будем петь, или нет?! – ведь он не знал, как трудно мне было отлучиться от домашних дел и запретов.
Он ответил мягко:
– Будем, Аня. Обязательно. – и посмотрел куда-то прямо, будто что-то задумывая.
Тут я захотела спросить, не знает ли он случайно, что произошло в том доме, но что-то меня остановило. Он добавил:
– Ну, пойдём, попробуем тебя распеть,– и указал дорогу к аудитории.
В кабинете стоял старинный рояль, накрытый махровым покрывалом. Было холодно и душно, и я сама решила открыть два огромных окна. Майский воздух влетел, принося с собой запах цветущих полевых цветов и хвои.