Пока мы можем говорить
Шрифт:
Анна смотрит на Августину. Августина молчит, кусает нижнюю губу.
– Ложись на диван, – говорит Анна мужу.
Олег пожимает плечами, проходит в гостиную и ложится на диван.
– Так нормально? – спрашивает он. – Я качественно лежу?
Августина подходит к дивану. На ней красные носочки, а куртку она так и не сняла.
Она ложится рядом и обнимает Олега за шею.
– Интересный метод, – говорит Олег и подмигивает Анне.
Августина закрывает глаза. И Олег закрывает глаза. Потом вдруг удивленно открывает их. Быстрая судорога проходит по его
Августина размыкает объятия, слезает с дивана и садится на пол.
– Всё, – говорит она.
Анне не надо объяснять дважды. Она прекрасно видит, что – да, всё. Не прошло и минуты.
– А теперь разбуди его, – говорит Анна.
Августина прижимает ладони к ушам и приоткрывает рот.
– Мне говорят, надо идти, – шепотом произносит она и показывает пальцем на дверь. – Идти.
– Куда идти? – не понимает Анна. – Разбуди его!
– Сказали идти, – говорит Августина и встает.
Анна хватает ее за руки, и девушка вырывается с неожиданной силой.
– Идти! – кричит она.
Нельзя возражать, понимает Анна.
– Разбуди его и иди.
Августина топчется растерянно, переступает красными носочками по серому ковролину. Рука Олега скользит по покрывалу и свешивается с края дивана, доставая до пола.
Когда Августина слова ложится рядом с ним, Анна чувствует, что ее сердце сжимается до размеров мячика для пинг-понга. Некоторое время ничего не происходит. Почему-то очень долго ничего не происходит. Мячик для пинг-понга срывается с места и скатывается к ногам Анны.
Августина встает, зачем-то отряхивает рукава куртки.
– Мне идти надо, – монотонно говорит она.
«Итак, – думает Анна, – девятый этаж – это практически наверняка. Хорошо, что не второй».
И в этот момент она понимает, что Олег смотрит на нее.
– Хорошая девочка, – произносит он одними губами. – Далеко пойдет.
– Ты подожди… – Анна хватает одной рукой его за кисть, другой – Августину за рукав. – Ты подожди меня. Я только отвезу ее и вернусь. Как ты себя чувствуешь?
– Нормально, – обыденно произносит Олег. – А что?
Анна выходит с Августиной во двор, крепко держа ее за руку.
– Счастье, – говорит Августина и вдруг с силой выдергивает руку.
– Что? – не понимает Анна, пытается приобнять девушку за плечи, но та вырывается.
– Счастье! Это где? – кричит Августина, отбегая. – Мне надо идти!
Она с неожиданной для ее темперамента скоростью бежит по тротуару и растворяется в густых сумерках, так, будто и не было ее никогда.
Анна на негнущихся ногах возвращается домой, смотрит, как муж пьет воду с лимоном, курит на кухне, наливает себе полрюмочки коньяку.
– Хочешь, – говорит она в полной прострации, – я приготовлю что-нибудь? Картошки потушу…
Он пожимает плечами, и она не двигается с места, молча сидит, положив руки на колени. От нее убежала пациентка. Уволить ее надо как минимум. Или убить. Как же она устала. Устала так, что предпочла бы одиночную камеру и пожизненное заключение. И спала бы там, только и делала бы, что спала. Но наверное, приговоренным к пожизненному
В дверь звонят, она идет открывать. На пороге стоит пьяный в хлам главврач больницы имени Павлова. Анна машинально отступает и пропускает его в прихожую. Женя безошибочно, хотя и шатко, продвигается на кухню. Олег поднимает брови и осторожно отставляет в сторону рюмку с коньяком.
– Это наш главный врач, – объясняет Аня мужу.
Женя смотрит на нее темными сузившимися глазами.
– Я пришел сказать, что ты – дура набитая, – еле шевеля губами, говорит он.
Олег вдруг улыбается.
– Я уже несколько лет без работы, – он обращается преимущественно к Жене, – и даже не подозревал, как круто за это время изменился формат производственной коммуникации. Да вы присаживайтесь, в ногах правды нет.
– Вот уж точно, – соглашается профессор Торжевский и тяжело оседает на табуретку. – Дайте мне чаю какого-нибудь… – Он поднимает глаза на Олега и некоторое время всматривается в его лицо. – Она так любит вас, – вдруг говорит он беспомощно, почти обреченно, – так любит, что готова жизнь за вас отдать. Почки, печень… сердце. Весь ливер, короче, за вас. Только чтобы у вас ничего не болело, нигде не кололо. Только чтобы вы напевали по утрам на кухне свои эти… песенки дурацкие. Я в курсе, она мне говорила… Она жить не может поэтому. А я считаю, что это перебор. Вот такое я говно…
– Ну ладно, я понял. – Олег поднимается и уходит в комнату.
– Ты идиот, – говорит Анна Жене.
– Это ты идиотка, – слышит она предсказуемый ответ.
Олег появляется в дверях, одетый и с рюкзаком.
– Я давно думал пожить у родителей какое-то время, – спокойно сообщает он. – Аня, я взял немного денег. А вы разбирайтесь тут сами.
Дверь с глухим стуком захлопывается за ним.
– От меня Августина убежала, – говорит Анна и в этот момент ясно осознает, что, в общем, особо уже нечего терять. – Я попросила ее… Ну, в общем… И она убежала. И напоследок говорила что-то о счастье. Я не поняла, что. Выгони меня с работы, пожалуйста.
– Счастье, – произносит Женя раздельно, по буквам, с какой-то неожиданно брезгливой интонацией. – Я не знаю более бес… бессмысленного слова и беспощадного, да, вот точно – беспощадного. Все навешивают людям лапшу про какое-то счастье. Никого не учат просто жить без этих закидонов. Вот просто так жить, без счастья, зато достойно. Каждый день. Я тебе сейчас один прикол расскажу. Про счастье. У меня солдатик в госпитале лежал из одного зажопья на Донбассе. Говорит, нет более страшного, более грустного места, чем его родной город. Город, который предает своих детей. Продает в рабство. Съедает их. Пропивает. Ну, ты понимаешь… Или не понимаешь? Нет, это неоригинально, конечно. Один такой городишко, что ли? Явно не один. Но весь прикол, Аня, в том, что этот город называется Счастье. Не веришь, залезь в Гугл, он подтвердит…