Пока мы можем говорить
Шрифт:
– Ууу, – сказала будущая бабочка и изогнулась буквой «с». – Не хочу домой. Меня Ирка сожрет. Она меня испепелит. Дезавуирует. Ты не представляешь себе, какая она змея. Все человеческое ей чуждо, вот честное слово. Как есть змея.
Идея ездить по городу оформилась как-то сама собой, и в ходе ее реализации Борис поймал себя на мысли, что еще никогда он не ездил по Киеву вот так – бесцельно. Да и не ходил, впрочем, не имея перед собой внятного пункта назначения. То есть не гулял много лет, с детства. Не слонялся. Не «вештався», как сказала бы его тетка-опекунша: «Де ти вештаєшся проти ночі, халамиднику, я тобі поїсти зібрала. Ось огірочки в кульку, а картопля вже прохолола, от горе…» [41]
41
Где ты болтаешься на ночь глядя, балбес, я тебе поесть собрала. Вот огурчики в кульке, а картошка уже остыла, вот беда… (укр.)
Его захватила, заморочила неожиданная прелесть и горечь этой поездки, тихой и полусонной, будто плыли они на невидимой воздушной подушке между небом и землей, почти на одном уровне с куполами Михайловского собора, мимо незрячих кариатид на Владимирской, над больным Андреевским спуском. Зависнув на бесконечные пять минут над желто-зеленой Гончаркой, они медленно целовались, скользили в низину, к разноцветным домикам Воздвиженки и неожиданно для себя оказались на Трухановом острове среди мангалов, смеха невидимых людей, тающего в зарослях ежевики, медленного шороха речной волны.
– Как я люблю этот город, – сказала Саша, уткнувшись лбом в стекло. – Мой миленький родной город.
– …Мы бы рассказали девочкам, где их родина, – Георгий жевал зубочистку, перекатывая ее из одного края рта в другой, – конечно, рассказали бы, но… если бы мы знали это сами. Так что предпочли не вдаваться… Фигура умолчания, понимаете, да? Меньше знают – крепче спят.
Ирина открыла дверь, молча посторонилась, наморщив нос, будто собиралась чихнуть, но передумала. Борис и Саша вошли в дом и остановились внизу, в холле. Саша, замерев, смотрела на Бориса снизу вверх, он в замешательстве поправлял у нее на плече синий шелковый шарф, потом его рука скользнула по ее опущенному плечу вниз и встретилась с ее рукой. Так они и стояли, взявшись за руки, не замечая широкого темного силуэта Георгия в распахнутых дверях библиотеки. За его спиной светило солнце, а над его плечом то появлялась, то исчезала хитрющая физиономия Кдани – видимо, она поднималась на цыпочки, но долго не могла удержаться в таком положении.
– Явились – не запылились, – добродушно сказал Георгий. – Идите руки мыть. У нас гости, ужин, большой разговор.
Димон и Димыч сидели в креслах по разные стороны стола, строго друг напротив друга, и увлеченно перекатывали по белой скатерти ярко-желтый теннисный мячик. Туда-сюда. От Димыча к Димону. На коленях у Димона большой мохнатой подушкой громоздился бежевый Камамбер, и его хвост свисал до пола. Вошла Ирина, внесла керамическую утятницу, поставила в центре стола.
– Вот выкину фигню эту вашу, – сердито сказала она и накрыла мячик ладонью. – Сейчас всю посуду мне перебьете.
Борис понял, что настроение у нее ниже плинтуса. Да и Саша поняла.
Георгий расправил белую накрахмаленную салфетку и медленно, сосредоточенно заправил ее краешек за ворот своей клетчатой рубахи, в которой он выглядел, как агроном времен покорения целины.
– Садитесь уже, – проворчал он и окинул взглядом уважаемое собрание. – Что вы встали как на митинге? Дима и Дима только что вернулись с горы Холатчахль.
– С горы Холат-Сяхыл, – уточнил Димон и ловко отобрал у Ирины мячик.
–
– Что это за новости? – Ирина подняла на Георгия округлившиеся от возмущения серые глаза, в которых – Борису это было видно даже с другого края стола – мушка стремительно входила в прорезь прицела. – Как мы с Шурой просились на перевал, так нам нельзя, а им, значит, можно? Шура, скажи, что ты сидишь, как рыба снулая!
– Действительно, – торопливо поддержала сестру Саша, перебирая длинными пальцами золотистую бахрому белой скатерти и прижимаясь горячим коленом к бедру Бориса, – это же нечестно.
Видит Бог, вовсе не перевал беспокоил ее в этот момент.
– Холатчахль и Холат-Сяхыл – это одно и то же, – любезно пояснил Георгий, обращаясь в основном к Борису. – В переводе с мансийского – «гора мертвецов».
Борис вздохнул, положил себе на тарелку кусок ветчины и принялся разрезать его по диагонали.
– Ездили они только на разведку, – сказал Георгий, – по моей просьбе. У них сложилось впечатление, что работать там можно.
– Впечатлением жопу не прикроешь, – пробормотала Ирина и уткнулась в свою тарелку.
– Что? – Георгий заинтересованно подался вперед.
– Ничего…
– Уральско-юкагирская группа языков. – Георгий налил в бокал воды из кувшина и бросил в воду ломтик лимона. – Или окско-уральская, как кому больше нравится. Димон как специалист по истории венгерского очень был рад этой поездке. Утверждает, что там даже суслики говорят на понятном ему диалекте.
– Утверждаю, – кивнул Димон и, сверкая широкой улыбкой, перебросил Димычу мячик над столом.
– Венгерский – ближайший родственник мансийского, – шепнула Саша Борису.
Борис кивнул, охотно соглашаясь, и симметрично украсил каждый кусочек ветчины веточкой петрушки. Родственник так родственник. Чего там.
– Так, – сказала Ирина. – Как хозяйка этого дома я считаю, что мы ведем себя как свиньи. Извините нас, Борис, пожалуйста. Помните, мы с Шурой вскользь упоминали о перевале Дятлова? Там, на Урале, в пятьдесят девятом году погибла группа туристов под руководством Игоря Дятлова. Все молодые, красивые, веселые. Спортсмены. Комсомольцы. Студенты. Песни пели, стенгазеты рисовали. Пошли на лыжах по достаточно сложному маршруту по горам Северного Урала. Но до конечной точки путешествия не дошли. Первого февраля пятьдесят девятого года остановились на ночлег на склоне вот этого самого Холатчахля, разбили палаточку… Почти через месяц поисковая группа обнаружила палатку с разрезанной стенкой и тела туристов вокруг в радиусе километра. Почти все в нижнем белье, с оранжевой кожей, со страшными увечьями. Все, кто пытался разобраться в этом деле, говорят, что создавалось впечатление, будто ребята уже было собрались спать, но что-то жуткое заставило их разрезать палатку изнутри и бежать оттуда куда глаза глядят… Впрочем, мне представляется, что для того, чтобы переночевать в начале февраля в палатке на Северном Урале, совсем не обязательно раздеваться до нижнего белья… Всего навалом – версий, материалов, реконструкций всяческих. От военно-конспирологических до фольклорно-мистических. А правды все равно никто не знает. Мы вот с Сашкой сколько просились – нас не пустили. Потому что в наших рядах процветает неприкрытый мужской шовинизм, – и она косо посмотрела на ухмыляющегося Георгия. – Иначе я этого объяснить не могу.
– К большому исследовательскому интересу у нас добавился заказчик, – сказал Георгий. – Нам заказали перевал Дятлова. Вот так-то братцы.
– Не иначе Голливуд заказал, – прищурилась Ирина. – Там вроде собирались кино снимать.
– Нет, один крупный уральский промышленник. Бизнес сделал в девяностые на золотодобыче. Создал несколько добывающих предприятий, руководит группой компаний «Сияние Урала». Так что готов платить золотом – вот буквально.
– А зачем это ему? – рассеянно спросила Саша, переплетая свои пальцы с пальцами Бориса.