Пока мы не встретимся вновь

Крэнц Джудит

— Меня совершенно не интересует его состояние. Просто я не хочу его видеть. Он не должен беспокоить доктора Вейца. Можешь вбить это ему в голову?

— Постараюсь, но ты же знаешь Джока…

— К сожалению, знаю. Даже слишком хорошо.

— Черт возьми, Фредди, никогда не слышал, чтобы ты говорила с такой горечью.

— Наверное, пришло время научиться заботиться о себе самой, Свид.

— Что это значит?

— Свид, старый дружище. Пока мой дух недостаточно окреп. Спасибо, что пришел. Надеюсь, ты поговоришь с Джоком.

— Конечно, Фредди. Думай о себе. Моральное состояние на низком уровне не только у Джока.

— Поцелуй меня, Свид.

— Ты на меня всегда хорошо

действуешь.

— Уверена, что у тебя все будет в порядке.

Ева добилась разрешения Фредди забрать Энни из школы пораньше и улетела в Европу с внучкой. Оставив ее с Тони в Лондоне, Ева отправилась в Париж. Ей необходимо было поскорее добраться до Шампани, где приемы гостей не могли начаться без нее. Евы и так уже слишком долго не было в Вальмоне.

Джок отвез их в аэропорт, чтобы посадить в самолет на Нью-Йорк. Пока Энни осматривала аэропорт в ожидании отправления самолета, Джок с мрачным видом сидел рядом с Евой. Ему очень не хотелось, чтобы они уезжали.

— Черт возьми, Ева, мне действительно чертовски будет вас не хватать, — сказал Джок, схватив Еву за руку и сжав ее.

— Дорогой Джок, я тебе так благодарна за все обеды, походы в кино, поездки за город — что бы мы без тебя делали! Ты ни на минуту не давал нам почувствовать себя одинокими. Ты самый преданный друг, и в любое время приезжай к нам в Шампань, живи у нас когда захочешь и сколько захочешь.

— Может, когда-нибудь. Послушайте, Ева, я о Фредди…

— Джок, ты же знаешь, я старалась. Я несколько раз пыталась поговорить с ней, но она не хочет видеть тебя. Думаю… она ждет, когда будет выглядеть лучше. Наверное, она делает это из тщеславия?

— Да какое тщеславие у Фредди! Скажите просто, что вы с этим не справились. — Эта дерзость Джока была лишь маской, за которой скрывались беспомощность и тоска.

— Возможно, ты прав, — согласилась Ева. — Она даже не стала разговаривать со мной об этом. Я не добилась от нее ни единого объяснения. Фредди скрывает от меня многое, наши отношения никогда не отличались особой доверительностью… У моих дочерей всегда были тайны. А у меня… да… у меня тоже были свои секреты. Вот такая у нас семья. Теперь с Дельфиной у нас совсем другие отношения: мы часто беседуем, делимся друг с другом, но Фредди… — Ева пожала плечами. Даже в таком состоянии Фредди не шла на откровенность с матерью.

— Я знаю, что этот ублюдок Вейц собирается проводить с ней время, — мрачно и подозрительно сказал Джок. Даже его золотые волосы, казалось, потемнели от безысходности.

— Джок, ну что ты в самом деле! Твое воображение уж слишком разыгралось. Вряд ли бедняжка Фредди способна сейчас возбуждать желание.

— Вы ее мать, и вам не понять этого. В ней главное… душа.

— Фредди — пациентка доктора Вейца. Он сосредоточен на том, чтобы вылечить ее. Доктора не «проводят время» со своими пациентками.

— Фредди не такая, как другие. Она всегда отличалась от всех. Ни одну девушку я не поставил бы рядом с Фредди!

— Не стану спорить с тобой, Джок. Подожди, она выйдет из больницы, ты поговоришь с ней — все может измениться. Пока же ничего нельзя сделать. Нужно время.

— Думаете, у меня есть шанс? — спросил Джок, качая головой.

«Нет, — подумала Ева, — абсолютно никакого. Наверное, когда-то ты слишком поторопил ее, Джок, ты — любящее, великодушное, неуклюжее существо, не ведаешь, что творишь. Фредди дарит любовь так слепо, решительно, безраздельно и редко,но если она вычеркнула тебя из жизни — никакой надежды нет. Посмотри, что произошло с Тони. Она никогда даже не говорит о нем. И о Макгире — тоже, будто их не было на свете…»

Ева с тоской посмотрела на Джока, сидевшего рядом, и подумала, что ее любимую, непокорную, упрямую дочь Мари-Фредерик можно считать ненормальной. Если бы такой красивый и порядочный человек, как Джок, такой трогательно-добрый влюбился в нее, Еву, она, безусловно, дала бы ему шанс, в чем бы он ни провинился. В конце концов, одинмаленький, ничтожный шанс! Ведь терять уже нечего!

Да, теперь она выглядит вполне нормально, подумала Фредди, глядя в карманное зеркальце в один из августовских вечеров. Правда, остался один тонкий длинный белый шрам от уха до подбородка, который не скроешь ни макияжем, ни загаром, ни волосами — она понимала это. Физиотерапия занимала большую часть ее времени. Хромота исчезла бесследно, мышцы полностью восстановились.

Почему ее до сих пор держат в больнице? Она не имела права занимать отдельную палату — ведь есть же больные, действительно нуждающиеся в этом. Фредди думала о возвращении в свой большой одинокий дом, совершенно пустой (в нем оставались только Хельга и служанка), холодный и пугающий. Родители пригласили Фредди в Вальмон к сбору урожая, а Дельфина — в Сен-Тропез, где они с Арманом купили виллу и собирались прожить до октября.

Думая об этих предложениях, Фредди внутренне сжималась. Она могла путешествовать от своей комнаты до вестибюля больницы, а это было гораздо ближе, чем Европа. Энни могла бы остаться в Англии до конца года. Да, год в английской школе будет очень полезен для нее, кроме того, она совершенно счастлива с Пенелопой, Джералдом и Тони. Тогда, думала Фредди, ей незачем уходить из больницы, из своей палаты.

Здесь, в «Кедрах», она чувствовала себя в безопасности, а мир за пределами больницы был таким страшным! Понимают ли это мама и Дельфина? Отдают ли себе в этом отчет? Как, по их мнению, она должна добираться до них — ведь живут они не за углом. Понимают ли они, что она должна оставаться в небольшом, хорошо знакомом и безопасном месте, где нет гнетущей ответственности, не надо принимать никаких решений, волноваться, бояться, рисковать, опасаться неожиданностей. От палаты до физиотерапевтического центра Фредди приходилось совершать целое путешествие, и только сознание того, что она сможет вернуться в свою безопасную палату, свою надежную больничную кровать, помогало ей проделать этот путь по длинному оживленному холлу, а затем вверх и вниз по лестнице. Фредди не пользовалась лифтом… она не хотела им пользоваться, как ни было трудно преодолевать ступени… лифт — плохое место… дьявольское место.

— Как чувствуете себя сегодня, миссис Лонбридж? — спросила ее дежурная сестра, когда Фредди вошла в палату. — По-моему, вы выглядите прекрасно!

— Ужасно, — ответила Фредди. — Все болит. Не понимаю, почему мне так плохо. Сегодня я не буду обедать, миссис Хилл. У меня совершенно нет сил.

— Я слышал, у тебя сегодня трудный день, — спокойно сказал Дэвид Вейц. — Не обедала?

— Все болит, — пробормотала Фредди, скрючившись в кровати и натянув одеяло до подбородка.

— Абсолютно все? С головы до пят?

— Да.

— Сейчас дам тебе аспирин, и мы отправимся на прогулку. В машине. Это спасительное средство для тех, у кого все болит.

— Нет!

— Ты не хочешь выходить из больницы, не так ли, Фредди?

— Не будь смешным.

— Ага! Верный признак хорошего состояния пациента. Если ты говоришь врачу, что он смешон, значит, готова покинуть это помещение. Ни один врач не вызывает смеха в больнице. Это против правил. Даю тебе пять минут на то, чтобы одеться. Мы поедем на пляж любоваться заходом солнца.