Пока мы не встретимся вновь
Шрифт:
Целую вечность, сощурив глаза, Фредди внимательно прислушивалась к работе неисправного двигателя. Удар, потом затрудненное дыхание, икота — все, что способен услышать пилот, если он умеет слушать.
— Миссис Лонбридж?
Фредди посмотрела вниз на пару начищенных туфель и синие форменные брюки.
— Командир?
— Да, мэм. Вас что-то беспокоит?
— Какая-то неисправность в одном из левых двигателей. Вы не слышите?
— Нет, миссис Лонбридж. Они работают прекрасно. Я только что проверял.
Он что, глухой, со злостью подумала Фредди, быстро взглянув на капитана. Перед ней был человек средних лет, безусловно, старший
— Простите, командир. Должно быть, мне показалось. — Фредди заставила себя улыбнуться. Он не должен догадаться, он не должен догадаться, думала она. Это было бы слишком стыдно.
— Все в порядке, миссис Лонбридж. Будем рады, если зайдете в кабину после ленча.
— Спасибо, командир. Я хочу вздремнуть.
— Заходите в любое время, только предупредите стюардессу.
Отказавшись от ужина, Фредди попросила одеяло, подушку и порцию виски. Нужно расслабиться, говорила она сидевшему в ней и сводившему ее с ума страху. Он проник в ее мозг и окопался в нем, повергая Фредди в панику. Когда Фредди закрывала глаза, ей становилось еще хуже. Лучше уж видеть людей, с удовольствием поглощающих ужин. Пока она может сосредоточиться на этом, самолет не упадет, — не могут же они есть, находясь на краю гибели!
Вдруг Фредди задохнулась от ужаса: самолет вошел в облако. Опасно, Боже, как опасно!
Когда самолет еще глубже погрузился в серую массу, Фредди внезапно вспомнила последние минуты перед катастрофой в Каталине. Да, тогда она посмотрела на альтиметр и увидела: высота достаточна, чтобы совершить посадку. Но она не связалась с близлежащими аэропортами и не узнала об изменении атмосферного давления после ее вылета из Бербанка. Любой новичок в летном деле знает, что это необходимо сделать, поскольку с момента вылета прошло много времени и она не раз меняла высоту. Ни один пилот, кроме такого нахального, дерзкого и самоуверенного, как она, не забывает об элементарной осторожности. Если Фреддимогла забыть об этом, то в трудный момент и в дурном настроении об этом способен забыть каждый: даже этот выдержанный командир, с которым она только что говорила, и старший летчик на международных линиях. В небе не бывает безопасно. Нельзя, нельзя кричать!
25
После похорон Поля де Ланселя сотни людей, пешком провожавших его в последний путь до деревенской церкви, вернулись в Вальмон, чтобы выразить сочувствие вдове и детям покойного. К вечеру все разошлись, и Ева с дочерьми наконец остались одни, совершенно измученные этим днем, когда приходилось принимать соболезнования, смотреть на печальные лица, еще не осознавая до конца необходимости поддерживать друг друга.
Весь этот трудный день Бруно был рядом с ними. Он стоял, опустив глаза; его внушительная внешность, серьезное, непроницаемое лицо с орлиным носом, достоинство, с которым он пожимал протянутые руки, отвечая на слова утешения, внушали уважение друзьям и соседям Поля де Ланселя. Дельфина и Бруно поздоровались сдержанно и спокойно, как дальние родственники. Оба живо помнили свою последнюю встречу на обеде у генерала Штерна, но скрывали свои чувства. У Дельфины это было профессиональным навыком, у Бруно — врожденным свойством. Можно было подумать, что все забыто,
Ева просто не замечала Бруно. Она не подала ему руки и ни разу не взглянула на него. Она не игнорировала его, ибо это означало бы проявить к нему отношение, хоть и недоброжелательное. Но для нее Бруно не существовал, и она ни жестом, ни взглядом не показала, что видит его. Ева делала это так органично, что никто, кроме Бруно, ничего не заметил.
Теперь, когда с формальностями покончили, Бруно вышел из замка и направился в лес. Арман Садовски повез Тони Лонбриджа и его родителей в Реймс, откуда они должны были поездом отправиться в Париж. Джейн, оставшаяся на ночь, поднялась наверх вздремнуть.
— Ты уже думала… о том, что будешь делать теперь? — наконец осмелилась спросить Дельфина Еву. Она не могла оставить мать одну, пока та не определит своего будущего, но через неделю Дельфине предстояло начать сниматься в новом фильме Армана.
— Да, думала, — многозначительно ответила Ева.
Фредди и Дельфина удивленно переглянулись. До этого момента их мать, погруженная в горе, казалась отрешенной и отчужденной от всего происходящего. Ева не утратила самообладания и не плакала, как этого опасались дочери. Но, избегая их общества, она почти все время проводила одна в своем розовом саду, заканчивая работу, начатую перед смертью Поля.
— Я хочу осуществить план, который мы с отцом составили на зиму, — спокойно ответила она. — Если бы умерла я, мне хотелось бы, чтобы Поль поступил так же. Я полечу с тобой, Фредди, потом присоединюсь к Дельфине и Арману на Барбадосе. После рождественских каникул вернусь в Париж и сделаю там все, как мы планировали: закажу в «Рице» номер поменьше. Ранней весной вернусь сюда, где я нужна. Пока виноградники спят, я могу путешествовать, но когда они проснутся — мне надо быть дома.
— Но… сможешь ли ты вести дело… одна? — спросила Дельфина.
— Я буду не одна, дорогая. Почти все, кого мы нашли здесь, приехав после войны, остались и работают. Правда, некоторые из тех, кого угнали в Германию, не вернулись, кого-то, например, троих братьев Мартэн, управляющих винным погребом, замучили в гестапо, но их заменили другие члены этой семьи. Все эти люди соберут новый урожай и приготовят новое вино. Мне же останется нанять управляющего и еще кого-то, кто сможет руководить «Домом Ланселей», как это делал ваш отец. Я найду лучшего специалиста в Шампани, даже если придется переманить его из конкурирующей фирмы. Не забывайте, я кое-чему научилась в этом бизнесе за последние шесть лет: это был жестокий урок и для меня, и для вашего отца. Если бы наш «Дом» или любая Великая Марка всецело зависели от определенных людей, думаете, долго они просуществовали бы? Шампань воспитывает мужественных вдов, Дельфина.
— Мама, как ты можешь так говорить!
— Это — правда. Почитай историю виноделия и все поймешь. Это научит тебя трезво смотреть на вещи. Надеюсь, что будущим летом вы навестите меня вместе с детьми — в конце концов, Вальмон теперь принадлежит вам, а не мне. — Хотя в голосе Евы и слышались слезы, он был сильным и решительным.
Голые виноградники в окрестностях Вальмона весной снова будут плодоносить, как это происходило веками, из года в год. Этот стихийный и неизменный процесс позволял смело заглянуть в будущее и представить его без Поля. Без виноградников Ева пропадет, она никогда не расстанется с ним.