Пока подружка в коме
Шрифт:
— А глаза?! — чуть не взвизгнула Пэмми. — Она же двигает глазами, когда у нее перед лицом проводишь рукой!
— Это ложное впечатление, — объяснил врач. — К сожалению. Это движение зрачков — всего лишь безусловная рефлекторная реакция на внешнее раздражение. Высшая нервная деятельность здесь ни при чем.
А мы так надеялись, думал я, пока мы ехали к Пэмми.
— Ой, ребята, я же к Рождеству ничего еще не купил, — вдруг вспомнил я. — Слушайте, давайте в этом году не будем дарить друг другу подарки.
Все согласились с готовностью, без лишних эмоций. Мои домашние в то Рождество
Встреча Нового года и нового, свеженького десятилетия прошла и вовсе серо. Разве что Гамильтон приволок остатки петард с Хэллоуина и довольно вяло взорвал бункер Гитлера. Потом мы еще по пиву выпили да в настольный теннис поиграли. Все.
Наступил 1980 год.
У нас установился своего рода круговорот посещений Карен, Мак-Нилы тоже бывали у нее каждый день. Некоторая заминка случилась только с ее мамой. Миссис Мак-Нил все еще не могла простить Пэмми и Венди те злосчастные пару глотков водки с лимонадом, поэтому девчонкам приходилось по-тихому сваливать из больницы, если в ее окрестностях намечалось появление Лоис. Отец же Карен встал на нашу сторону.
— Бог ты мой, Лоис! — вновь и вновь повторял он. — Это же дети! Никто не хотел ничего плохого. Пить Карен никто не заставлял, да ведь и не это, скорее всего, главная причина.
Миссис Мак-Нил оставалось только заткнуться, когда ее муж говорил:
— Между прочим, очень даже возможно, что именно твои таблетки загнали ее в это состояние. Так что нечего строить из себя невинную овечку! (Ой, спасибо вам, мистер Мак-Нил.) Судя по всему, она не в тебя пошла, — столько лекарств ее организм не выдержал. (Класс!)
Впрочем, уже после праздников у всех стали находиться причины — вполне убедительные, — чтобы пропустить визит в больницу. А к концу января из постоянных посетителей остались только родители Карен и я. Мистер Мак-Нил ежедневно приезжал к дочери из мастерской и как-то раз искренне признался мне, что вроде даже и не понимает, как это он мог бы взять и не прийти. Только мы двое и навещали ее каждый день.
— Знаешь, Ричард, — сказал он мне, — мы ведь с ней так ни разу по-настоящему и не поговорили. Представляешь себе? Все работа, работа… Думаешь, что потом успеется. Мне кажется, сейчас я к ней ближе, чем когда-либо, даже ближе, чем в дни ее рождения. Жаль, что она об этом никогда не узнает.
— Мистер Мак-Нил, когда-нибудь узнает.
— Что? Да, ты прав. Когда-нибудь.
В один из февральских дней, когда уже кончились каникулы и вовсю шли занятия, я вернулся из школы и вдруг увидел около дома отцовскую машину. В четыре часа дня, на два часа раньше обычного. Чтобы мой пунктуальнейший отец нарушил привычный распорядок дня, должно было произойти нечто выдающееся — плохое или хорошее. Я вошел в дом через кухню и прислушался. Мама о чем-то говорила по телефону, слышалось шуршание отцовской газеты. Я перешагнул порог гостиной и осторожно поинтересовался:
— Что-то случилось?
— Ричард, — голос мамы был предельно мягок и ласков, явно с целью смягчить
Столб пламени, родившись под теменем, пронзил меня сверху донизу. Тело словно покрылось перьями, на лбу будто прорезались рога. Желудок скрутило, ноги окаменели. Предохранялась ли она? Я ведь даже не спросил. Первый выстрел — в яблочко. Сперминатор, блин.
Отец сказал:
— Сегодня утром нам позвонили из больницы. Потом мы пообедали вместе с Мак-Нилами.
Тут в разговор снова вступила мама:
— Ты только насчет нас не волнуйся, Ричард. Мы все понимаем. И за ребенка можешь не переживать; скорее всего, все будет нормально. Такие случаи бывали — я имею в виду беременность у женщин, находящихся в коме. Ты же знаешь, мы любим Карен как родную дочь.
У меня в голове ревела сирена.
— Ричард, в медицине описано немало случаев, когда у женщин в коме рождались дети, — сказал отец. — Ричард?
— Да-да. Ой, дайте минуту… понять…
Огонь; горло сдавило, не вздохнуть, не смешно, шутка хватила через край.
— А Карен? — спросил я.
— Ну, принимая во внимание ее состояние, все неплохо. Роды в сентябре, будут делать кесарево сечение.
Мысль об аборте пронеслась у меня в мозгу, но тотчас же исчезла. Нет. Этот ребенок должен появиться на свет.
— Ричард, — сказал отец, — если об этом станет известно, журналисты сожрут тебя, как змея мышь. Вы с Карен превратитесь в клоунов в дешевом балагане.
— Ты должен сделать так, — вслед за отцом повторила мама, — чтобы никто, даже друзья, ничего не знали. Мы на этом настаиваем. Через несколько месяцев, когда внешние признаки скрыть будет невозможно, мы объявим, что у Карен проблемы с дыханием и к ней никого не пускают.
— А если она проснется? — зачем-то спросил я и по взглядам родителей понял бессмысленность этого вопроса. — А… а кто будет заботиться о ребенке? — Я мысленно представил себе, что держу на руках спеленутого младенца. В голове неотчетливо всплыло слово «свивальник».
— Миссис Мак-Нил (ни фига себе!) с готовностью вызвалась его растить. Мы тоже были бы рады взять малыша к себе, но она настаивала на своем особом праве. Разумеется, мы возьмем на себя часть расходов; тебе, кстати, тоже придется это учитывать, когда начнешь работать. Ричард, ты теперь отец, и у тебя будут соответствующие обязанности. Но учти, до тех пор, пока все не утрясется и не забудется, ребенок будет числиться кем-нибудь из двоюродных «племянников» или «племянниц» Мак-Нилов, взятых в семью на воспитание после случившейся трагедии.
— У ребенка будет их фамилия?
— Да. А что — тебе это не нравится? — спросил отец.
— Ну… — Я был слишком потрясен, чтобы дать связный ответ.
Спокойствие не раз выручало родителей в жизни: самые сногсшибательные новости они встречали невозмутимо, трезво и немногословно. Я еще толком не переварил само известие, так что дальнейшее обсуждение деталей можно было смело оставить на потом.
— А ребенок, он будет… нормальным? — спросил я. — Мозг там, способность думать?…
— До этого еще далеко, сынок, — сказала мама. — Вот когда придет время, тогда и подумаем.