Пока подружка в коме
Шрифт:
— Спасибо, Лоис.
Кесарево сечение было назначено на второе сентября — день рождения Карен. Накануне вечером дождь лил как из ведра, но воздух был теплым и манящим. Я вышел во двор и сел в шезлонг под навесом. Заснуть мне никак не удавалось. Чтобы хоть как-то привести себя в нормальное состояние, я принял успокоительное — пухлую зеленую таблетку хлоралгидрата, оставшуюся с тех пор, как несколько месяцев назад мне вырвали зубы мудрости. Тогда, под барабанную дробь дождя, в парусиновом дачном кресле, я испытал то, что, пожалуй, можно назвать единственным
Моя голова оказалась в центре сверкающего, искрящегося, чуть дрожащего свечения. Я встал, меня подняло над навесом, над двором и потянуло вверх все быстрее и быстрее — в космос, по направлению к Луне. Там, на темной ее стороне, освещенной лишь звездами, я увидел Карен. Она казалось удивительно чистой, на ней была спортивная куртка, коричневые вельветовые джинсы и красные ботинки, в руках — сумочка. Волосы ее развевались по ветру, даже там, на Луне. Она курила. Затянувшись, она обратилась ко мне (как же долго я не слышал этого голоса):
— Ричард, привет! Как дела, Беб? Ты только посмотри на меня! А ведь когда-то мы все были здесь, на Луне, но потом нашли дорогу домой. Веришь мне?
Я сказал, что да. Тогда она сказала:
— Я не исчезла, не ушла. Ты это знаешь?
Я ответил:
— Знаю.
— Ричард, позаботься о Меган.
— Обязательно.
— Здесь так одиноко.
— Мне там тоже одиноко. Я скучаю по тебе.
— Все, Ричард, до свидания. И знай — это не навсегда.
— Карен, где ты сейчас?
Она выбросила недокуренную сигарету в кратер размером с мангал для барбекю и сказала таким тоном, словно я не смог решить простейшее уравнение на уроке алгебры:
— Ну, знаешь!… До встречи, Беб.
Легким движением она перепрыгнула через кратер и скрылась за его дальней кромкой.
Потом была вспышка и сноп голубых искр. Я помотал головой. Видение кончилось. Дождь все так же барабанил по крыше.
Луна. Дом.
По-прежнему, несмотря на таблетку, не желая спать, я обулся и тихонько, незаметно пробрался во двор к Мак-Нилам через заднюю калитку. Я прошел к тому месту, откуда было видно окно бывшей комнаты Карен. В нем еще горел свет. Я подобрался поближе и выглянул из-за ракитника. В комнате, у стены с теми самыми лунными обоями, стояли коробки с детскими вещами. Миссис Мак-Нил зашла в комнату, поставила к стене еще одну коробку, устало села на нее и тяжело вздохнула. Никогда раньше я не видел ее уставшей.
Уходя из комнаты, она выключила свет. Было темно. Шел дождь. По нашей пустынной пригородной улице проехала машина. Мимо подвалов, проигрывателей, мимо желтых фонарей над мокрой дорогой. Мимо меня.
Потом я вернулся к себе, разделся и лег спать. Мама разбудила меня в половине седьмого. Мы все вместе — она, папа и я — поехали в Лайонс Гейт.
8. Земная печаль
Как только наша дочь появилась на свет — около двадцати минут девятого, семь фунтов четыре унции весом, — стало ясно, что нет никакого смысла пытаться выдать ее за «племянницу» миссис Мак-Нил. Она была улучшенной, смягченной, женской, но стопроцентной копией меня, словно я сумел размножиться почкованием. Господи, да есть ли в ней хоть один ген
Сама Карен перенесла роды без единого признака хотя бы кратковременного проявления высшей нервной деятельности — на что мы все втайне очень надеялись. Как же может быть, что женщина переживает такое потрясение, как роды, даже не зная об этом? Миссис Мак-Нил почти забыла о Карен, как только прижалась к стеклу палаты родильного отделения; она загукала и даже стала непроизвольно пританцовывать от радости.
— Какая крупная! Какая розовощекая! — ворковала Лоис. — А как ножками дрыгает… Гу-гу-гу. Моя будущая балерина. Просто идеальная малышка. Ничто так не способствует сохранению формы головы младенца, как кесарево сечение.
Мы с мамой терпеливо ждали, пока Лоис извергала на малышку водопад сентиментального сиропа. Но если разобраться, наш ребенок действительно был потрясающим — потрясающим и моим. Как знать, может быть, эта девочка встретит и 2100 год. Может быть, ей суждено спасти мир. Я постучал по стеклу, сказал: «Гу-гу», — она посмотрела на меня — и все, я пропал. Она покорила меня. Вот так просто и быстро.
По предложению Лоис было решено отметить рождение девочки, и надо же было судьбе распорядиться так иезуитски, что выбор пал на ресторанчик на вершине горы Гроуз — снежком добросить до того места, где была зачата моя дочь.
— Неужели прошло всего девять месяцев? — тихонько спросил я маму, пока мы ехали в качающемся вагончике подвесной дороги; я здесь оказался впервые с декабря.
— Да.
— Ощущение такое, словно девять лет.
— Ты еще молодой.
— Ты можешь в это поверить? — спросил я, глядя на огоньки в нашем районе.
— Все замечательно. Честное слово, все будет просто здорово, — пообещала мама.
Мы проплыли над Кливлендской дамбой и черным зеркалом водохранилища. Я снова попытался вычислить наш дом в россыпи мерцающих янтарных огней. Мама тихо, чтобы не услышали другие, спросила:
— Ты скучаешь по Карен?
— Да. Все время.
— Я так и думала. Ой, смотри, наш дом!
Негромкий голос из динамика сообщил, что мы прибыли на верхнюю площадку. В ресторане от высоты и бокала белого контрабандного вина у меня поплыло в голове, стали путаться мысли. Честно говоря, за столом я ощущал себя скорее приглашенным по случаю божком плодородия, чем отцом. Мое отцовство было указано разве что в примечаниях к основному тексту. За ребенка пили, за меня нет. Просто если стали бы уделять слишком много внимания мне, пришлось бы заводить разговор на темы, на которые было наложено негласное табу, — например, подростковый секс и проблема внебрачных детей.
Отец вдруг спросил:
— А кстати, кто-нибудь уже озаботился выбором имени?
— Меган! — мгновенно вырвалось у меня. — Я хотел сказать, что, по-моему, Меган — неплохое имя.
Лоис посмотрела на меня, улыбнулась и сказала:
— Ну что ж, Меган — замечательное имя.
Чуть позже, когда она отлучилась в уборную, Джордж рассказал мне:
— У нас лет десять назад должен был быть ребенок. Но случился выкидыш. Девочка. Лоис уже выбрала ей имя — Меган. Ричард, ты об этом знал?