Пока ты моя

Хайес Саманта

– Поживее, Оскар и Ноа! – окликает близнецов Зои. – Поторопитесь, ешьте скорее, иначе мы опоздаем.

Утренняя спешка продолжается почти как обычно, за исключением того, что стоит мальчикам почистить зубы, забрать сделанные Зои бутерброды и надеть ботинки и пальто, как атмосфера снова становится печальной.

– Пока, папочка, – рыдает Оскар. – Будь осторожным под водой.

Тут я вспоминаю о страхах, накрывших мальчика в момент посещения океанариума, и осознаю: эти волнения, вероятно, вызваны тем, что Оскару известно о военно-морских похождениях отца. Сомневаюсь, что кто-то на самом деле прятался в комнате детей.

– Пока, папа, – бубнит Ноа. Он предпочитает

говорить «папа» вместо «папочки» Оскара. Это заставляет Ноа чувствовать себя взрослее. – Повеселись там с рыбками.

Ноа широко улыбается и вытаскивает из кармана своего пальто наполовину пустой пакет фруктово-ягодных пастилок. Лицо мальчика оживляется.

– Вот уж нетушки! – встреваю я и забираю у Ноа сладости. Он кривит лицо.

– Значит, вы держите этот дом в полном порядке, по-морскому, договорились? Позаботьтесь о… позаботьтесь о мамочке.

Джеймс даже не подозревает, какое восхитительное чувство наполняет мою душу, когда меня называют мамочкой.

– Я вернусь очень быстро, не успеете и глазом моргнуть. – Джеймс отрывисто отдает честь и натягивает на сыновей капюшоны.

– На улице холодно. Излишняя осторожность никогда не помешает, – смеется он. – Ну а теперь идите, а то опоздаете.

Я знаю, как тяжело это дается мужу. Его маленькие мальчики смотрят на него, задрав голову, оба бледные и застывшие в ожидании. Джеймс наклоняется и чмокает каждого в обе щеки.

– Я люблю вас, – говорит он, и я вздыхаю с облегчением.

– Мы тоже тебя любим, папочка, – хором, нараспев, произносят они и уходят из дома, держась за руки Зои, которая кричит напоследок дружественное «До свидания и удачи!». Дверь закрывается.

– Это было ужасно, – выдыхаю я.

Джеймс вымученно проводит ладонями по лицу.

– Мне так жаль! – сетует он. – Так жаль, что меня не будет здесь в самый важный день нашей жизни. Ненавижу себя за это!

Он рассказал мне, что присутствовал при рождении близнецов. Наблюдал, как хирург разрезал живот его жены и достал их оттуда, сначала – Оскара, извивающегося, бледно-лилового и кричащего. Ноа показался несколько минут спустя – поначалу ребенок не дышал, а его кожа была тускло-серой. Ноа дали кислород и принялись энергично его растирать, но мальчика все равно пришлось везти в реанимацию. Элизабет винила во всем себя – кесарево сечение было единственно возможным вариантом в ее состоянии. Бедная женщина знала, что никогда не увидит, как растут ее дети. Но уже наутро ей разрешили взять сыновей на руки. Абсолютно здоровых, но маленьких. Прекрасных и своих, родных.

– Послушай, Джеймс, я больше не хочу ничего об этом знать. Если честно, думаю, свихнусь, если ты не прекратишь мучиться угрызениями совести. Я – взрослая женщина. Могу управиться сама. И у меня есть Зои, – улыбаюсь я. Мне хочется, чтобы Джеймс знал, что все будет в порядке, пока он в плавании. – Когда ты вернешься, мы с твоей новорожденной дочерью будем ждать тебя у окна. Обещаю, буду поддерживать огонь в очаге!

Я смеюсь. Это нервный смех, отдающий страхом.

Джеймс кивает и направляется в кабинет.

– Мне нужно кое-что убрать. Я уложил все вещи. Покричу, когда буду уходить.

Он намекает, догадываюсь я, что хочет немного побыть один перед отъездом. Джеймс уже сказал мне, что собирается запереть кабинет на время своего отсутствия. Раньше муж никогда этого не делал, но он сообщил мне, где спрятал ключ. Даже не представляю, что может заинтересовать Зои в кабинете, хотя приходится соглашаться с потребностью Джеймса в уединении и секретности.

Я возвращаюсь наверх и запираюсь в душевой.

Это автоматическая предосторожность, то, что происходит бессознательно, точно так же, как Джеймс запирается в своем кабинете. Я умерла бы, если бы кто-нибудь вошел ко мне сейчас и увидел меня голой. Не могу сказать, что мне нравится, как выглядит мое тело. Сбрасываю с себя все и внимательно рассматриваю свою фигуру в зеркале. Потом включаю душ – такой горячий, какой только могу вынести, – и встаю под него. Опускаю глаза на дно керамического поддона и убеждаюсь, что все в порядке, нет никакой крови, у меня не выкидыш. Я обещала себе, что этого никогда больше не повторится. Взволнованная, напуганная прошлым, я вздыхаю с облегчением, когда вижу, что с тела стекает чистая вода. Наношу на волосы шампунь, и вода становится молочно-белой, пенясь между пальцами ног.

Спустя полтора часа я уже одета в темно-синий жакет с черной водолазкой под ним, растягивающиеся на талии брюки и практичные мокасины. Мои волосы высушены феном, на лице – немного косметики. Я готова к испытанию маячащей впереди разлукой.

Мысль о том, что Зои заберет мальчиков после школы, успокаивает. Теперь я смогу целиком посвятить себя работе и отвлечься от грустных мыслей. Мне предстоит многое наверстать. Обещаю себе не думать о муже до тех пор, пока не заберусь вечером в кровать. Только тогда я буду представлять, как он готовит подводную лодку к учениям, болтает со своими сослуживцами, обменивается семейными байками и показывает фотографии, сосредотачивается на новой боевой задаче, уходит в море, погружаясь все дальше и дальше, до тех пор, пока никто не будет знать, где они. От продвижения корабля ВМС Великобритании останется лишь еле заметная рябь на поверхности воды.

Мы сливаемся в поцелуе. Сжимаем друг друга в объятиях. Джеймс опускается на корточки, и его губы задерживаются на моем животе.

– Ты почувствовал? – спрашиваю я.

– Нет, – грустно отвечает Джеймс.

– Это был особенно сильный толчок, – объясняю я. – Она хочет вылезти.

Еще один поцелуй, снова объятия, и Джеймс уходит. Так происходит всегда.

До меня доносится подбадривающий звон с кухни, где уже вовсю хлопочет Зои.

– Ну вот, ничего не поделаешь, – говорю я ей, бессильно роняя руки. – Джеймс уехал.

– Чаю? – предлагает Зои. Она склоняет голову набок, ее губы сочувственно поджимаются. Она включает чайник.

– Только быстро. – Мне пора бежать на работу. У меня много дел.

– Почему вы еще не ушли в декрет? – удивляется Зои.

Я смеюсь, обрадованная возможностью отвлечься и забыть о кровоточащей ране в сердце.

– Отдел перегружен работой. Я здорова, замечательно справляюсь, так что у меня нет причин не доработать до самых родов. – Я уже в общих чертах обрисовала Зои суть моей социальной работы, но не уверена, что она абсолютно все поняла. – Кроме того, так у меня будет больше времени узнать мою девочку, когда она наконец-то родится. Я не хочу спешить с возвращением на работу.

– Понимаю, – кивает Зои. Она во все глаза смотрит на мой живот, но отводит взгляд, когда понимает, что я это заметила.

– Знаю, знаю. Я похожа на дом, верно? И даже не какой-нибудь мелкий блочный особнячок. Я – полноценный дом-усадьба. – Я смеюсь, и мы вместе садимся за кухонный стол. Мне приходится отодвигать стул, тогда как Зои может свободно проскользнуть между столом и скамейкой, стоящей у стены. – Весьма смутно помню, что когда-то была вашего размера.

Сегодня на Зои надеты джинсы и черная футболка, которая задирается, когда няня садится. Зои обвивает пальцами кружку.