Пока ты моя
Шрифт:
– Неужели вы не замерзли? – спрашиваю я, неожиданно ощущая себя ее матерью, хотя наши года этого не позволяют.
Теперь наступает очередь Зои смеяться, и это делает ее похожей на озорного эльфа. Ее глаза искрятся.
– Нет. Все в порядке. И не волнуйтесь, мальчики надели пальто в школу.
– Простите, я не собиралась…
– Мне нравится, что вы заботитесь обо мне. – Зои опускает голову. От ее макушки, мелькая сквозь белокурые пряди, распадаются темные волосы.
– Ситуация по-прежнему тяжелая? – Я имею в виду разрыв, о котором она упоминала.
В
– Простите, я не собиралась совать нос в чужие дела.
– Все сложно, – признается она.
– По крайней мере, в этой ситуации не страдают дети.
Голова Зои резко взлетает вверх, глаза застывают, превращаясь в холодную сталь. Пальцы вцепляются в кружку так, что суставы белеют.
– Да, – медленно, с мукой в голосе произносит она. – По крайней мере, нет никаких детей.
– Зои, – проникновенно, с сочувствием произношу я. Потом наклоняюсь и обнимаю няню, чувствуя, как ее ребра слегка подскакивают, когда из груди вырываются рыдания. – Мне так жаль! Я и подумать не могла…
Я знаю этот взгляд – взгляд бесплодной женщины. Взгляд острой потребности, неудержимого желания, стремления растить своего ребенка. Взгляд нереализовавшейся матери.
Один Бог знает, сколько раз я видела этот взгляд в зеркале…
– Я просто по-настоящему рада, что вы здесь, – честно говорю я Зои. Это – лучшее, что я могу сейчас сказать. Я сжимаю ее руку.
– Мне нужно выйти, – после долгой паузы бросает Зои и кидается в коридор.
Мгновение спустя хлопает входная дверь, и я остаюсь в доме совершенно одна.
17
Лоррейн наблюдала, как фотограф-криминалист, широко расставляя ноги, мечется вокруг лужи крови, по форме напоминающей Австралию. Инспектор натянула на ноги полиэтиленовые бахилы и неохотно вошла в комнату. Адам последовал за ней. Он еще не проронил ни слова. Ему и не нужно было что-то говорить. На лице Адама и так отражалось достаточно отвращения и отчаяния, чтобы обойтись без лишних разговоров.
Как только раздался звонок, они тут же бросили все, чем занимались, и прибыли на место происшествия спустя мгновение после того, как молодую беременную женщину, еле живую, отправили в больницу. Как сказали детективам, пострадавшая из последних сил цеплялась за жизнь, и положение ее было крайне тяжелым. Живот несчастной был вспорот, но о состоянии ребенка никто ничего не знал.
Лоррейн огляделась. Призрак женщины, казалось, висел в воздухе, крича в страхе и панике, казавшейся очевидной, судя по оставленному здесь причудливому беспорядку. Если бы не пришла подруга, тут же позвонившая в скорую помощь и полицию, пострадавшая была бы сейчас мертва. Адам и Лоррейн тщательно, с превеликой осторожностью осмотрели место происшествия, словно даже легчайший вздох способен был уничтожить ключевые улики. Как и в прошлый раз, в этом не было никакого смысла.
– На нее напал кто-то, кого она знала? – предположила Лоррейн, закрывая глаза, чтобы отогнать от себя очередной приступ рвоты. Воздух отдавал неприятным привкусом свежей крови.
– Возможно.
– Да и кто захотел бы сюда вломиться?
Они оглядели мрачную квартиру. Осматривать было особенно нечего. В углу крошечной кухоньки муниципального жилища располагалась старая, размером со шкаф, газовая плита. Единственное окно обшарпанной гостиной было затенено растущим снаружи вечнозеленым деревом. Обстановка этой комнаты состояла из одного дивана, теперь окровавленного, и старого портативного телевизора. В спальне обнаружились двуспальная кровать и деревянная детская кроватка, на которой громоздилась внушительная стопка чистого белья. По крайней мере, Лоррейн предположила, что оно было чистым.
– Подруга обнаружила потерпевшую здесь, на диване. – Адам прохаживался по гостиной, то и дело мешая фотографу.
Лоррейн покосилась на злосчастный диван. Велюр, когда-то серо-бежевый, теперь приобрел главным образом рыжевато-красный оттенок. Свернувшаяся и уже растрескавшаяся по краям кровь представляла замечательный образец для экспертов. Если прищуриться и посмотреть на диван в «новом стиле», можно было ошибиться и принять его за нечто созданное намеренно, нечто жуткое.
– Она должна была родить со дня на день.
Инспекторы уставились друг на друга, и все остальное в их жизни на время отошло на второй план.
– Подруга ждет здесь, у соседки, – сообщил Адам и ответил на звонок мобильного.
Лоррейн вернулась в общий холл. В этом темном холодном месте воняло мочой и травкой. Компания молодежи собралась на самом верху бетонной лестницы.
– Убирайтесь! – бросила им Лоррейн, стягивая с себя бахилы. Она сложила их в полиэтиленовый пакет и отдала дежурившему у входа в квартиру полицейскому, чтобы тот выбросил. Парни не подчинились, просто уставились на Лоррейн. Один рыгнул. Она снова почувствовала себя старой.
Дверь в квартиру номер 73 была приоткрыта, так что Лоррейн просто вошла внутрь. До нее донесся тихий женский плач, который перекрывали умасливающие нотки опытной сотрудницы полиции. Направляясь в гостиную – планировка квартиры была такой же, как по соседству, только в зеркальном отображении, – Лоррейн услышала скрипучий голос какого-то старика, пытавшегося помочь. Звенели чашки.
– Здравствуйте, – произнесла Лоррейн и легонько постучала в дверь гостиной. – Я – инспектор уголовной полиции Фишер, – представилась она, входя.
В зеленом вольтеровском кресле сидела юная девушка, которая явно была вне себя от горя. Газовый камин шпарил вовсю, неистово выплевывая сухой жар. С окна стекали капли конденсата, а подоконник покрывала корка многолетней черной плесени, странным образом сочетаясь с лицом девушки, по которому, размазывая тушь, текли слезы. На вид девушке было не больше двадцати.
– Я так сожалею о том, что произошло с вашей подругой! Есть ли какие-то новости из больницы? – осведомилась Лоррейн. Если еще не родившийся ребенок не умер, преступление нельзя было считать убийством.