Покаяние разбившегося насмерть
Шрифт:
Очередная смена кадров и мы вновь шли по набережной Сены в компании с Андреем Бессоновым. Андрей говорил, а я слушал, блаженно жмурясь под ласковыми лучами солнца, любуясь мерцающими бликами Сены.
"У этого малыша Нико был просто великий талант всех передразнивать! Хлебом не корми, дай поглумиться над народом. А между тем, у него самого было море недостатков: и ноги кривые, и память ужасная - известно ли тебе, что он
На этот раз "кадр" поменялся более-менее плавным переходом: словно прослушав монолог Андрея в некой записи, в действие вмешался Винсент Молю. В белых свободных шароварах он сидел с плотно закрытыми глазами в позе лотоса на светлом коврике зала номер три и, широко и безмятежно улыбаясь, поднимал руку, как отличник, желающий дать ответ на вопрос учителя.
"Позвольте с вами не согласиться , мсье Бессон ! Напротив, у малыша Нико была превосходная память. К примеру, он легко запоминал достаточно сложную терминологию в йоге - название асан и упражнений, которые, как я уже говорил мсье Муару, я вообще-то избегаю называть в ходе своих занятий в реабилитационном центре ..."
Все так же, не открывая глаз, доктор размеренно произносил свой монолог, блаженно улыбаясь, лишь назидательно чуть приподняв палец. Следуя его жесту, я прислушался: еле слышно, где-то вдалеке вдруг зазвучала мантра. Нежная мелодия, чудесный голос Девы Премал... Я слушал, улыбаясь почти столь же блаженно, как Винсент Молю, кивая в такт мелодии и пытаясь принять асану дерева, удерживая при этом божественное равновесие.
Вдруг доктор резко открыл глаза и многозначительно произнес нечто непонятное - наверное, те самые труднопроизносимые термины и названия асан, что так легко запоминал малыш Нико. Пара секунд стояла почти звенящая тишина. Доктор смотрел на меня, все так же дружелюбно улыбаясь.
"А еще у малыша Нико был самый настоящий талант придумывать прозвища. Каждый раз он что называется, попадал в точку - все хохотали... За исключением того, кому Нико придум ыв ал прозвище. Потому что прозвища были по большей части очень обидными"
"Прозвища... Прозвища...Прозвища..."
Я все пытался разгадать, кому принадлежал этот гулкий густой бас, в конце концов, махнув рукой. Что-то зацепило меня в этих словах, что-то важное и в то же время простое, как пять копеек. Но вот что?
"Здесь такое творится! Мой бог!.."
" А ведь он был великий безбожник, всегда подсмеивался
Вздрогнув, я очнулся, открыв глаза и в одно мгновение осознав, что какие-то минуты, но все же спал, импровизируя и размышляя во сне над словами и репликами последних дней. При этом мое сердце громыхало так, точно я не спал, но участвовал в некой погоне. Погоне за открытием.
"Мой бог"!
Я даже прищелкнул пальцами: а ведь точно! Если сложить вместе отдельные реплики, то они составят вполне ясный рисунок: в ту ночь за задыхавшимся Пьеро гнался доктор Винсент Молю. Он его догнал и зарезал.
Я перевел дух. Фотография Молю в альбоме Пьеро с надписью "Мой бог - Винсент Молю". Рассматривая ее, я еще подумал, что Пьеро обожествлял своего психотерапевта. А он, очевидно, просто-напросто надписал прозвище доктора - прозвище, которое, скорей всего, придумал малыш Нико, потому как "Мой бог!" - любимое выраженьице психотерапевта. Вчера во время нашей беседы он несколько раз его повторял. А в итоге все это значит...
Словно кто-то неожиданно включил запись, в моей голове вновь гулко зазвучали слова и фразы вчерашнего дня.
"Признаюсь вам честно: узнав о смерти Нико, я невольно перевел дух. И тут же понял, что этот парень изрядно мешал мне найти мое собственное счастливое равновесие. И вот он погиб, а я почти нашел ту самую счастливую точку балансировки по жизни!.."
В какой-то мере эти слова доктора вполне можно назвать признанием в убийстве: малыш Нико мешал ему найти блаженное равновесие, которое он всю жизнь стремится обрести... И, тем не менее, вряд ли он убил его из-за насмешек - наверняка была какая-то другая, гораздо более серьезная причина.
"Я видел в его злобе лишь месть за собственное одиночество и сиротство и не обижался на парня, напротив - старался жалеть его, хотя порой это было не так-то просто..."
Можно не сомневаться: Нико и его шантажировал не хуже, чем Франсуа Шюни. Но чем? Доктор выглядит на редкость милейшим человеком. Если я прав, то даже его прозвище - "Мой бог" - говорит о многом. Как ни крути, а оно уж точно ничуть не обидное - скорее, это добродушная улыбка над его присказкой.
"Главный герой моей профессии - человек с его душевными проблемами, с болью, массой всевозможных комплексов. Моя задача - помочь каждому найти самого себя, чтобы полюбить всем сердцем и жить с радостью, без мук и слез"
Я лежал в тихой темной комнате, молча пялясь в смутно светлеющий потолок, по которому, как таинственные сигналы, периодически пробегали светлые полосы от окна. Все совпадало, даже то, что Винсент Молю столь неожиданно вдруг подтвердил алиби Андрея Бессонова, придумав историю с собственным расстройством желудка. Это давало алиби и ему самому: он был в туалете. Потому как на самом деле весь вечер его никто не мог видеть в холле среди взволнованной публики - он был в сквере, ожидая малыша Нико...