Покаяние разбившегося насмерть

Гутчина Валентина Дмитриевна

Она рухнула в кресло, закрыв лицо дрожащими ладонями. Ее голос, как голос обиженного ребенка, звучал тихим колокольчиком - словно маленькая девочка жаловалась мне на свои беды.

– Извините меня, мсье Муар, но сегодня у меня такое печальное настроение, что я даже рада тому, что мой дорогой супруг уже отправился на работу в ночную смену, иначе он, бедняжка, в очередной раз принялся бы сам над собой подсмеиваться: и угораздило же тебя, Гийом, жениться на второй матери Терезе - всех жалеет, обо всех плачет, только о самой себе почему-то забывает!

Я присел на корточки перед креслом мадам Лево, подбадривающее улыбнулся, тепло сжал

ее натруженные ладони.

– У вас замечательный муж, мадам Лево! У него прекрасное чувство юмора. И он вас очень любит!
– я с улыбкой кивал каждому своему слову, не отводя взгляда от заплаканных покрасневших глаз секретарши.
– Не плачьте, дорогая мадам Лево! Лучше расскажите, что случилось.

Она попыталась улыбнуться.

– Собственно, ничего такого не приключилось. Сегодня все было как обычно... Или, скорее, даже наоборот - сегодня все с утра были в приподнятом настроении, ведь это последний рабочий день перед каникулами! Только бедняжка Франсуа Шюни был немного печальный.

Я покачал головой. Неужели этот парень умудрился с утра пораньше загрузить своими страданиями мадам Лево?

– Так это из-за него ваши слезы? Бросьте, мадам Лево, мсье Шюни - молодой здоровый парень, он еще найдет себе пару!

Она в свою очередь замотала головой.

– Нет-нет, бедный мальчик здесь абсолютно ни при чем! Сегодня с самого утра все было очень даже неплохо, все шутили, и я с улыбкой смотрела на мир, подумывала, чем порадовать на Рождество моего Гийома, что приготовить. И вот сразу после обеда пришли из полиции...

Так-так-так! Полиция. Я невольно нахмурился, а в мою душу тут же закрались самые черные подозрения.

– Из полиции? Комиссар Анжело?

Она помотала головой.

– Нет, пришла та милейшая девочка Алиса, которой так нравится, когда ее называют инспектором Лимбо. Она поздравила меня с приближающим Рождеством и вздохнула, что убийца волхвов до сих пор так и остается неизвестным. Мы немного поболтали, и она стала со мной прощаться. А на прощанье вручила мне картонную коробку, которую держала в руках. "Вот, спешу отдать вам все личные вещи покойного Пьера Солисю, волхва Каспара, - сказала она с широкой улыбкой.
– Почитайте его дневник - там немало хорошего про вас. Никак бедняга был в вас влюблен!"

И мадам Лево вновь залилась слезами, достав из кармана смятый носовой платок, уже впитавший в себя реки слез, прикладывая его к глазам.

Я вздохнул: дождь за окном, дождь в душе. Всюду дождь...

Глава 25. Наследство влюбленного Пьеро

Вот так: думаешь, что день прошел, еще пара часов, и ты будешь сладко спать под теплым одеялом, но тут внезапно происходит нечто, напрочь разбивающее твою модель дня, и ночь отступает все дальше и дальше - в тень, а ты с головой уходишь в новые переживания и размышления.

Чтобы не смущать мадам Лево и дать ей выплакаться, я принялся хлопотать, заряжая новой порцией свой кофейный агрегат. После небольшой паузы ее голос зазвучал немного бодрее.

– Боже мой, я открыла коробку и следующую пару часов добрый старый Пьеро словно бы вновь зашел в приемную и уселся

на самый краешек стула перед моим столом. В той коробке аккуратно перевязанными стопочками лежали его старые записочки и письма подружкам - память тех времен, когда он был молодой и красивый! В двух объемных конвертах были собраны старые фотографии и снимки последних лет ... А еще там было три тетради - дневники бедняги Пьеро.

Она всхлипнула, промокнув глаза платком.

– Он действительно был влюблен в меня, мсье Муар!
– на ее щеках появился легкий румянец.
– Запись каждого дня начиналась с обращения ко мне - Пьеро интересовался, как я спала, какие сны видела, ароматный ли кофе пила, встречая утро... А вечером он желал мне доброй ночи - каждый раз немного по-новому, но всегда сердечно, с такой теплотой! И он все время обращался ко мне по имени! Знаете, вообще-то Пьеро всегда называл меня только мадам Лево. А тут каждая новая запись начиналась: "Добрый день, моя милая Гертруда!..", "Мирной ночи и детских тебе снов, красавица Гертруда!", "Милая Гертруда!", "Добрая моя Гертруда!"...

Она смотрела на меня печальными бледно-голубыми глазами, беспрерывно складывая и распрямляя чуть дрожащими пальцами влажный носовой платок.

Гертруда! Подумать только, а ведь я никогда знать не знал имени мадам Лево, даже не интересовался... Покончив с кофейными хлопотами, я устроился в кресло напротив собеседницы.

– Мадам Лево, но это же прекрасно! Наш Пьеро прожил довольно долгую жизнь, наломал немало дров, за что сам и ответил. Хорошо, что отец, однажды повстречав старого приятеля, пожалел его и разрешил жить и работать в "Садах"! Но самой главной удачей Пьеро была встреча с вами - именно вы вернули ему веру в лучшее и стали своего рода ангелом-хранителем. Он общался с вами, даже когда вас рядом не было. И я почему-то уверен: обращаясь к вам в своих записях, он всегда светло улыбался. Ему было хорошо, когда он просто произносил ваше имя! Потому что вы - очень хороший человек, мадам Лево. Спасибо вам за это.

Ее румянец заалел чуть ярче. Чтобы отвлечь даму от смущения, я бодро хлопнул в ладоши.

– А сейчас, если вы не против, предлагаю выпить по славной чашечке кофе! И, опять-таки если вы не против, мадам Лево, я бы тоже хотел взглянуть на наследие Пьеро. Вы покажите мне его фотографии? Клянусь, дневниковые записи я читать не буду - это всецело ваша собственность.

Мадам Лево мгновенно ожила, почти с веселой улыбкой приняла от меня чашечку кофе, искренне поблагодарив.

– Ах, разумеется, мсье Муар, я все вам покажу... Или, пожалуй, просто оставлю всю коробку вам, а потом вы мне ее вернете. Всецело доверяю вам, вы можете прочитать все дневники - в них нет ничего интимного, уверена, вы только станете немного больше уважать покойного Пьеро, ведь он был удивительно тонким, деликатным и талантливым человеком.

В самой сердечной атмосфере мы выпили кофе, после чего мадам Лево, дружески взяв меня за руку, повела в приемную, где осторожно, как святыню, достала из шкафчика и поставила на свой стол картонную коробку.

– Вот наследие нашего Пьеро, - почти со священным трепетом произнесла она, отступив от стола на шаг.
– Возьмите ее и все спокойно рассмотрите. В этих письмах, дневниках, черно-белых фотографиях - целая жизнь! Когда все посмотрите, прошу поставить коробку назад, в шкаф. А я, с вашего разрешения, поеду домой - восьмой час! Признаться, для меня это уже поздний час...