Показания Шерон Стоун
Шрифт:
– Приживал? Этих нам еще не хватало… Да ладно, пусть ходит… Беседует, так сказать.
– Ну, а про Артема Федоровича говорить не будем, самый настоящий юродивый у него…
– Да видел я этого Малайку. Может и нам чудика вместо старицы?
– Артем Сергеевич дважды чуть не грохнул этого дурашку, который там все про Тамару намекает… Оно нам надо? Нужны нам тут всякие намеки?
– Нет, намеки нам не нужны, ты прав.
С тем и уснули…
Часа через полтора бдительная встревоженная
– И чего заперся среди ночи? Вот как стукнуло в сердце: иди, мол, Лидия, посмотри Семена. Помышляет ли о тлене жизни земной?
– Да помышляет, помышляет! – отмахивается дворецкий.
– А закрылся чего? Кто ж в съестных местах помышляет о хорошем? Вот не зря жена его бросила, не зря…
– Не упоминайте его супругу, Лидия Михайловна! Не надо! Это больно ему! – И таинственно добавляет. – Он может с умом теперь хочет жениться? Совсем на другой женщине, а?
Останавливаются перед кухонной дверью. Старица торкнулась.
– Ну и чего закрылся? Пусти-ка…
Молчание.
– Грехи наши тяжкие, грехи наши прошлые… А разве чревоугодием от них надо избавляться? Вон, брюхо свое опять насытил страшное…
Дворецкий мечтательно говорит:
– А между прочим, есть на свете женщины, которым нравятся мужчины в теле.
Старица наставляет Семена из-за двери:
– А вот чего писала мученица Аграфена, послушай.
Она читает по брошюрке, которая всегда с ней:
– «Он не берегся тайноядения, ему казалось это диавольское сеяние ничтожным, но заключало оно в себе великое зло». Так-то.
Дворецкий тихонько стучит в кухонную дверь.
– Всего две ножки – и вред? Не открывает. Может вздремнул?
– Вред, милый, а как ты думал? Шепнул ему бес, и он на кухню тут же побежал. Не побежал ведь молиться, чтобы он отвратил его от сосиски?
Дворецкий вздыхает:
– Не побежал…
– Да разве так спасешься? Как к такому обжоре вернется жена с детками? Сколько уж прошло? Два? Три года?
– А нужна ему такая жена? Говорю же: он может совсем на другой теперь хочет жениться! С умом хочет жениться, тогда как?
Стучит в дверь:
– Артем Федорович… Мы тут того… Это… Немного, так сказать, обеспокоились…
Тишина…
И только через становится ясна картина.
Кухонная дверь высажена.
В центре кухни в уютном кресле сидит обезглавленный Семик. Много крови. В дверном проеме стоят участковый, следователь, два помощника, дворецкий, чуть впереди суетится фотограф. Из комнат доносится жалобный поскуливающий голос старицы. Труп медленно сползает и неуклюже валится на пол.
– Вот говорила тебе – не занимайся тайноядением… – скулит старица,
Стихла. Но тут же взялась заново, входя в раж:
– Безмозглый какой! Говнюк! Говорила: не жри на ночь – бес накажет. Чем ты слушал Бога?
Взвизгивает:
– Туда тебе и дорога! Может там тебе мозги вправят!
Участковый торопливо выходит, чтобы отвести старицу подальше.
– Мамаша, а ну перестали хулиганить!
Жизнь в подразделении, руководимом полковником Кузнецовым, продолжает вертеться вокруг Трегубовой. На разных уровнях. В кабинете Соловьева Жуликов костерит Чепеля.
– Полный лох!
– А что ты можешь предложить на его месте?
– Значит, так… Оно – того… пися, типа, пися… Ну, я подхожу и – и!
Он жестом показывает медленное и бережное проникновение.
– Второй удар – и! Третья атака – и! И как пошел – и! и! и!
– Заманчиво… – чешет рано обозначившуюся плешь простак Соловьев.
– А я… Ты знаешь, сколько я их повертел?
Соловьев хоть и простак, но почему-то сомневается:
– Да непохоже… Не клюют на таких девушки. Ты на рожу свою глянь, Жуликов.
Жуликов рычит:
– Разворочиваю, как надо и – ых! ых!
Он блаженно прикрывает глаза.
– А что дальше?
– Ну, как что? Оделись и продолжили допрос.
– А если она тебе ничего не рассказала, когда ты ы-ы-ы?
– Ну и не надо. В следующий раз расскажет. Женщину с одного раза не возьмешь. Тонкий инструмент.
Продолжает волновать Трегубова и начальство.
В туалете из-за перегородок шумно дискутируют Кузнецов и Кундеев.
– Не забирают ее пока в Генпрокуратуру… Как думаешь, кто козу там подстраивает? Панкратов? Тураев?
– Тураев вряд ли, – успокаивает Кундеев. – А Панкратов вполне мог… Черный он человечек.
– Как думаешь, снова к колдунам пойти? Кроссвордик мне купил?
– «Казацкие проделки»…
Кузнецов бухтит:
– Проделки… Куда ни кинь, везде проделки, прости, Господи… Посмотрим, что за проделки.
Выходят из туалета. Кузнецов вдруг поспешно ретируется.
– Опять эта… Как ее? Девственница эта, гребаный карась…
– А я и забыл, на четырнадцать ноль-ноль напросилась…
Кундеев тоскливо разъясняет:
– И не знаю, что сказать уже… Может медаль Чепелю пообещать? Не отстанет ведь.
– Пообещай, – разрешает Кузнецов. – Мол, представление к награде уже готово… За отвагу и бдительность. – Вздыхает. – И что это тут всякие ЖПО нас окружили справа и слева, Кундеев?
– Я и сам не знаю…