Показания Шерон Стоун
Шрифт:
Репетиции, между прочим, уже идут второй месяц.
…В центре сцены – ложе Клеопатры, вокруг – пышные столы (снедь, кувшины с вином, бокалы) и музыканты.
И как же хороша молодая женщина Марина Трегубова в образе царицы!
Среди прочих выделяются уважаемые люди. Это Амфитамин (Флавий в одежде воина), Темик (Критон – в белой одежде) и Семик (он в роли юноши). В роли чтеца – Воняло.
Кстати, нередко на этих домашних театрализованных представлениях присутствует и закадычная подружка Марины – корреспондент Ава Хитли. Она обычно с оператором.
Режиссер дает знак Клеопатре.
Трегубова читает:
В моей любви для вас блаженство?Блаженство можно вам купить…Внемлите ж мне: могу равенствоМеж нами я восстановить.Кто к торгу страстному приступит?Свою любовь я продаю;Скажите: кто меж вами купитЦеною жизни ночь мою?Клянусь, о матерь наслаждений,Тебе неслыханно служу,На ложе страстных искушенийПростой наемницей всхожу.Взлетели руки дирижера, запонки, палочка, дернулись фалды сюртука, камерный оркестрик вскипел смычками в разные стороны и выдал несколько тактов тревожной музыки, – потом снова тишина.
Трегубова продолжает:
Внемли же, мощная Киприда,И вы, подземные цари,О боги грозного Аида,Клянусь – до утренней зариМоих властителей желаньяЯ сладострастно утомлюИ всеми тайнами лобзаньяИ дивной негой утолю.Но только утренней порфиройАврора вечная блеснет,Клянусь – под смертною секиройГлава счастливцев отпадет.И снова играет музыка… В ней первые страхи счастливцев, первый томительный зов ночных оргий – и даже холодный пассаж в конце. То вечный блеск взошедшей Авроры упал на потные ягодицы избранника; Аврора как бы ущипнула счастливую задницу и шепнула: «Парниша, пора! Теперь тебе кирдык…»
– Стоп! – останавливает режиссер. – Я бы хотел видеть, что сейчас выражает лицо Артема Федоровича.
– Мне кажется, – отвечает Трегубова, – мы не должны видеть, что выражают лица Флавия, Критона и безымянного молодого человека.
– Почему?
– Эти трое просто стыдливо опускают головы.
– Вы так замечательно понимаете Пушкина, Марина Сергеевна! Итак, господа, все ясно. Попробуйте опустить головы.
Амфитамин, Темик и Семик опускают головы.
– Прекрасно! Тогда еще раз снова весь эпизод!
Очередная репетиция закончена.
Актеры удаляются в уборные, осветители убирают свет и т. д. Многие закуривают. Ава с оператором – чуть поодаль. Рядом с Авой – Амфитамин в костюме Флавия, с Амфитамином две дамы – личная помощница
Ава негромко говорит на камеру.
– Жизнь русских деловых кругов по вечерам в Москве вертится вокруг салона очаровательной Марины Трегубовой. К ее домашним театрализованным представлениям привлечены лучшие режиссеры и музыканты, а сама госпожа Трегубова считает, что возрождает русские культурные традиции середины семнадцатого века – традиции графов Шереметовых, графа Воронцова, князя Юсупова…
Помощница тычет в бок Амфитамина.
Амфитамин подхватывает:
– И не только семнадцатого века, кстати. В советские времена при каждом заводе, при каждой фабрике существовали театры… А почему они не могут существовать при домах современных деловых людей?
В гримерной Марины прохладно. Две гримерши удаляют с лица Трегубовой макияж. Режиссер стоит в дверях, задумчиво глядя на отражение Трегубовой в зеркале.
Трегубова дотягивается до пачки сигарет.
– Спасибо, девочки, остальное я сама.
Она закуривает, вытягивает ноги, расслабившись.
– Странно, почему это нужно было Клеопатре? Почему Пушкину? Зачем нужен секс на границе с запредельной опасностью?
Режиссер молчит.
– Роман, скажите Вере, чтобы она принесла нам наверх чего-нибудь выпить…
Девушка Вера неспешно ввозит в большую комнату на втором этаже столик с напитками. Режиссер разливает в два бокала.
В окно Марине виден внутренний двор. Асфальт после дождя. Розовые вечерние лужи, разъезжаются последние машины. По краю одной ходит ворона, забавно пытаясь почесать лапой ухо…
– Ой, ты моя матушка… – нежно говорит Марина.
Она подражает вороне, как бы помогая ей почесться.
– Степанида сердешная… Письмо, что ли, мне принесла?
Степанида молчит.
«А меня ранили, Степанида, помнишь?»
«С чего бы это?» – откликается Степанида и сердце ее чуть теплеет.
«Какие-то мальчишки на газонах охотились за птицами. Вот и пробили мне в черепе дырку пневматической винтовкой. Некому было перевязать голову. С тех пор и хожу с дыркой в голове».
«Вижу, – говорит Степанида. – Вон ты лежишь…»
«Где?»
«Да на газоне лежишь… Ишь, как парит-то после дождя…»
…Зарывальщики-мужички лопатами работают быстро. Откуда-то принесло пластиковый пакет «Доброном. Всегда низкие цены», забросило ветром в яму. Зарывальщик вроде как хочет подцепить лопатой, чтобы вытащить, второй дает знак, не суетись:
– Брось, нафиг нужно…
Подъезжает черная статусная машина, из нее выходит отец Марины Трегубовой – Сергей Юрьевич. Следом – небольшой яркий дамский автомобиль. Это Валентина Михайловна – мать, она с цветами.
Пара приближаются к собравшимся. Их почтительно пропускают вперед.
«Отец вон твой приехал… – говорит Степанида и повторяет. – А вон ты сама лежишь…»
Марина поднимает голову с парящего газона, потом снова опускается на траву – щеку ее холодит влажная земля.
Сергей Юрьевич весело подмигивает Чепелю в овале фотографии на заготовленном памятнике. Один раз, еще раз…