Показания Шерон Стоун
Шрифт:
Потом он тихонько кружит в вальсе с воображаемой дочерью.
– Чего уж людей смешить, старый… – устало говорит Валентина Михайловна. – Хранил бы реноме…
Да-да, ее отец, без сомнения, был (и до сих пор остается) посвящен в чудеса превращения людей в птиц, животных, в деревья, – ну и наоборот. Мать, конечно, нет. С мамой все понятно. А вот отец…
По крайней мере, его нисколько не удивляет струйка пара, которая бьет из продырявленного черепа Марины.
…Кружа, Сергей Юрьевич медленно отдаляется от могилы Чепеля в сторону машины, его сопровождают удивленные
За дочь:
– Тра-та-та-та… Папа, у тебя есть есть реноме?
За себя:
– Тра-та-та-та… Ну какое у меня реноме? Я практически пенсионер, то есть, вольная птица. Нафига мне реноме?
За дочь:
– Ну и я вольная птица… Тра-та-та… Полетим вместе?
За себя:
– Ты полетай, а я на земле твои пожитки покараулю, хорошо?
За дочь:
– Хорошо.
За себя:
– Только будь осторожна, доча… Опасно это. Береги себя. Тра-та-та-та…
Кружа, он постепенно перемещается на парящий газон, садится рядом, гладит дочь по волосам, струйка пара бьется и бьется под его пальцами.
– Больно? – спрашивает отец.
– Это мысли бьются в голове продырявленной моей, папа… – говорит Марина.
Она поворачивается и другой щекой ложится на старую пожившую ладонь отца. Ласково потерлась.
– Так-то вот, папа…
Режиссер протянул бокал.
– Я не могу понять логику Клеопатры. Почему она должна убить этого юношу?
Она читает:
Кто к торгу страстному приступит?Свою любовь я продаю;Скажите: кто меж вами купитЦеною жизни ночь мою?Рекла – и ужас всех объемлет,И страстью дрогнули сердца…Улыбнувшись, добавляет:
– Но это влечет… Бесспорно, это влечет.
– Возможно… Мы не знаем до конца природу базовых инстинктов, роднящих человека со зверем.
Ворона наконец почесалась, сделала два глотка из розовой лужи и довольно сурово посмотрела в сторону Трегубовой.
– Также я не могу понять, из чего вытекает желание героини Шерон Стоун сеять смерть… Почему она должна убить следователя, Роман?
Режиссер пожимает плечами.
– Секс и убийство – древние базовые инстинкты. На каком-то темном подсознательном уровне они, возможно, связаны тайной нитью…
Трегубова потушила сигарету.
– Почему в животном мире некоторые самки убивают самца после соития?
– Возможно, это месть. Но за что?
– Наверно за все хорошее… Ну, что осмотрим трон царицы?
Они спускаются в театральный зал, который расположен на первом этаже дома. Это Зимний театр г-жи Трегубовой.
Знакомая большая полутемная комната, похожая на казематы сороковых. Скоро в ее полумраке развернутся жаркие запретные страсти. В центре – металлический трон Клеопатры.
Трегубова трогает мрачные стены, прислушивается к звуку капель, которые падают с потолка.
«По
– Четыре капли в минуту… – докладывает режиссер. – Таких капалок установлено 18 штук… Марина, подойдите к этой стене, посмотрите. Здесь – настоящие потеки… И здесь… В общем, водоворот налажен хорошо…
– Спасибо.
«Они все боятся смерти. А я? Я, кажется, не боюсь. Страх смерти – это, интересно, от Бога или дьявола?»
Она остановилась у трона, надела на шею металлический ошейник, на запястья – браслеты-держатели. У ее ног валяется второй комплект.
– Ну-ка, Роман…
Режиссер надевает комплект.
– Вот такая игра – связанные одной цепью…
Она пристегивает соединяющую цепь, садится в кресло.
– Встаньте на колени, Роман…
Трегубова задумчиво берет в руки цепи.
– Вы не думаете что цепи в этой игре все-таки лишние? Не слишком ли театрально это все?
– Цепи визуализируют мысль: убийца и жертва в этой смертельной игре уже связаны навсегда. Клеопатра и юноша не могут поменять свое решение.
Трегубова подтягивает цепь, которая на шее режиссера.
«Я не боюсь заглянуть по ту сторону Добра и Зла. А почему я должна бояться, собственно?»
– Она слишком короткая, надо сделать длиннее.
«Да, я не добрая… Но и не злая… Я – никакая. Но ведь и ветер никакой. Ни злой, ни добрый. Он просто летает и все. И все-таки: зачем мне все это надо? Не знаю. Так получилось. Я – больная?»
Когда-то она хорошо владела пистолетом, потом забросила, теперь надо бы наверстать упущенное…
…В машине с ней – пара дюжих ребят, телохранители. Во второй машине – охрана. Машины выруливают из ворот ее дома.
«Убить – это просто. Ведь это всего лишь реинкарнация… Или я не права?»
Рассеянно она прислушивается к разговору телохранителя с охраной.
– Серж, потесни Тойоту… Вот эту 188 РК…
Трегубова тупо смотрит в затылок первого телохранителя. Потом пальцем целится в этот череп и нажимает воображаемый курок. Встречает в зеркале понимающую (или непонимающую, но почтительную в любом случае) улыбку второго парня.
Трегубова улыбнулась в ответ:
– Давно не стреляла… Пальцы скучают…
Узкое длинное помещение тира, прохладно.
Инструктор – за монитором, в руках у Марины лазерный пистолет.
Марина делает очередную серию выстрелов. Инструктор поднимается:
– Прошу за монитор, Марина Сергеевна… Так, где у нас статистика… Есть шероховатости, есть…
Сколько осталось Чепелю до смерти? Минут пять-семь?
«Самец, он, конечно, самец…» – думает Трегубова.
С распахнутых губ Чепеля, которые обжигают частым горячим дыханием ее ухо, натекло много горячей животной слюны, но Марина пытается не обращать внимания.