Покер с акулой
Шрифт:
– Да чего уж там, смотрите, экзамены сюда можно сдать тогда, когда во всех приличных местах уже прошли конкурсные испытания.
Многие абитуриенты сначала пробуют свои силы в более приличных местах, а когда получают тройки, бегут сюда. В данный институт берут всех, главное – не получить два балла. Но, честно говоря, сделать подобное трудно, экзаменаторы более чем лояльны, а сдавать следует всего три предмета – литературу, историю и русский. Причем устно, по тестовой системе. То есть получаете листок с вопросами и вариантами ответов. Допустим, кто написал «Евгения Онегина» – Пушкин, Джордано Бруно или Юрий Гагарин? Но даже при такой системе случается недобор студентов. Поэтому ректорат частенько разрешает начать учиться на первом курсе тем, кто пришел в сентябре, октябре,
Больше я ничего не узнала. В данном, с позволения сказать, институте обучали всего два года, и все Ксюшины товарки разлетелись кто куда, получив дипломы. А еще удивляются, отчего у нас такие отвратительные учителя в школах, да как им быть другими, если свои знания они получили в подобном вузе!
Мороз щипал за щеки, пока я неслась к метро. В переходе между «Боровицкой» и «Библиотекой Ленина» я купила блинчик и стакан горячего чая, стало тепло, а мозги, оттаяв, начали соображать. Ну и что я узнала? На первый взгляд ничего нового, кроме того, что Ксения превратила свою мать в директора фабрики и перепутала ее отчество. Врать в анкете можно безнаказанно, никаких справок, подтверждающих место работы родителей предъявлять не надо. Она решила повысить свой социальный статус, вполне понятная слабость. Но меня в анкете заинтересовало не это. Я уже заглядывала один раз в папку с личным делом Фединой, и было это в экономической академии. Перед глазами стояла анкета, заполненная Ксенией. Совершенно наплевать на содержащиеся там сведения, но почерк, почерк был иной. Федина, решившая стать экономистом, писала мелкими, ровными, словно бисеринки, буквами. И, насколько помню, абсолютно грамотно, без орфографических ошибок и помарок. Что и понятно, девочка училась в школе на одни пятерки, а копия аттестата это подтверждала. А вот документы абитуриентки, пришедшей в педагогический, выглядели по-иному. Бумаги она заполняла большими, неровными, узкими и острыми буквами. Более того, сначала написала «заЕвление», а потом переправила первое «е» на «я». Ошибка, невозможная для отличницы.
Быстро глотая вкусный блинчик с загадочным названием «буритто», я лихорадочно соображала: куда идет человек, если хочет узнать адрес москвича? В Мосгорсправку. Вот и я поеду сейчас туда. Правда, насколько я знаю, там требуются полные паспортные данные, но в моем случае могут сделать исключение. Если бы я хотела найти Лену Петрову, не зная отчества и года рождения… Но мне нужна дама с редкой фамилией Митепаш. Небось в столице одна такая!
Бросив картонный стаканчик в урну, я понеслась к поезду.
ГЛАВА 17
В «Мосгорсправке» ко мне отнеслись участливо. Да и как было не пожалеть глупую провинциалку, приехавшую в столицу из Тмутараканска.
– Девушка, – ныла я, усиленно шмыгая носом, – уж помогите! Бумажку с адресом посеяла, растерялась в большом городе, кругом машины, люди мельтешат, ох, тошно! Как теперь подругу найти!
– Не переживайте, – принялись успокаивать меня милые женщины, – если в столице прописана, то найдем.
Действительно, через десять минут мне протянули бумажку.
– Фамилия редкая, – вздохнула служащая, – с такой всего четыре человека в огромном мегаполисе.
Радостно отдав за услугу сто рублей, я вышла в холл и принялась изучать бумажку. Так. Митепаш Эдвард Христофорович, 1907 года рождения, Митепаш Ольга Васильевна, 1917 года, Митепаш Ева Эдвардовна, 1947 года, и Митепаш Татьяна Федоровна, 1972-го… И, что интересно, все прописаны по одному адресу, в Сафоновском проезде, буквально в двух шагах от того места, где я сейчас стою.
Жила семья Митепаш в огромном доме, сплошь увешанном мемориальными досками. Вид серого здания с нелепыми полотнами на крыше вызвал во мне смутные воспоминания. Насколько помню, тут имел квартиру Вася Леонов, мой сокурсник по консерватории, его родители служили в музыкальном театре… Да и на досках мелькали слова: «выдающийся
Странно, на двери не было домофона, впрочем, и в подъезде не сидела лифтерша, и лифт оказался грязным, воняющим мочой. Дверь двадцать восьмой квартиры украшала красивая железная табличка «Митепашъ». Я быстренько ткнула пальцем в звонок.
– Иду, – донеслось откуда-то издалека, – иду, тороплюсь.
Голос был молодой, звонкий, явно девичий. Дверь распахнулась, и от неожиданности я чуть было не раскрыла рот. На пороге стояла очень пожилая женщина, но язык не повернется назвать такую старухой. Высокая, статная фигура пятидесятилетней дамы. Как правило, женщины с возрастом становятся меньше, усыхают. Эта же сохранила рост и идеально прямую спину. Совершенно седые волосы были уложены в аккуратную, старомодную прическу с высоко взбитой челкой. В ушах переливались бриллиантовые серьги, на шее, прикрытой воротником, висели бусы, а скрюченные, артритные пальцы были украшены кольцами и перстнями. Впрочем, маникюр там тоже был, длинные, безукоризненно овальные ногти покрывал кроваво-красный лак, точь-в-точь повторявший тон помады хозяйки. И одета она была не в халат, а в свободные черные брюки и темно-серый свитер. Лишь лицо, покрытое сетью глубоких морщин и пигментных пятен выдавало возраст, с которым дама пыталась бороться.
– Вы ко мне? – спросила она хорошо поставленным, звонким сопрано.
Я удивилась: надо же так сохранить голос, если закрыть глаза, кажется, будто говоришь с двадцатилетней девушкой.
– Семья Митепаш здесь проживает?
Дама отступила в глубь коридора и сказала:
– А вы по какому вопросу? Вас прислал Леонид Аркадьевич?
– Нет, мне нужна Татьяна Митепаш.
Старуха переменилась в лице и чуть сгорбилась.
– Кто вы?
– Тани нет?
– Кто вы?
Не понимая, отчего она так странно реагирует на вопросы, я решила, что пожилой человек скорей всего испытывает доверие к правоохранительным органам, и вежливо ответила:
– Майор Романова Евлампия Андреевна, из милиции.
– Понятно, – пробормотала дама и, вздохнув, добавила: – Проходите.
По длинному темному коридору мы добрались до комнаты, большую часть которой занимал рояль. Помещение явно обставляли в начале века. Тяжелый дубовый стол, массивный диван, обитый темно-синим бархатом, и вольтеровское кресло… С потолка свисала бронзовая люстра, и на стенах было невероятное количество фотографий и картин.
– Слушаю вас, – царственно вымолвила дама, медленно опускаясь в кресло.
– Вы Ева Эдвардовна?
Хозяйка рассмеялась, словно рассыпала горсть весело звенящих колокольчиков.
– Дорогая, ценю ваше желание сделать мне комплимент, но я Ольга Васильевна, мать несчастной Евы.
Значит, моей собеседнице восемьдесят два года.
– Ни за что бы не подумала, – решила я льстить дальше, – сначала мне показалось, что говорит девушка.
Ольга Васильевна вновь рассмеялась:
– Милая моя, я певица в прошлом, и голос – все, что осталось от былого величия. Когда-то и впрямь многие мужчины валялись в ногах, забрасывая букетами… Но… слава проходит, вы, наверное, и не знаете о звезде музыкального театра Ольге Митепаш. Я давным-давно на пенсии и служу педагогом-репетитором, обучаю молодых людей правильно владеть голосом. Кстати, мне ставили голос в Италии. Было это в начале тридцатых, тогда Молотов собрал лучших певцов…
Она пустилась в воспоминания, забрасывая меня совершенно ненужными сведениями. Наконец я дождалась в этом потоке паузы и быстренько вставила:
– У вас такая редкая фамилия.
– Мой муж – прямой потомок декабристов, – гордо сообщила дама. – Его предок был французский офицер, де Митепа, женившийся на одной из сестер Волконских. Потом частичка «де» отпала и кто-то приписал букву «ш» в конце фамилии… Эдвард Христофорович являлся великим дирижером, его творческий путь…
На меня вновь вылили ушаты информации. С памятью у дамы был полный порядок. Она в деталях описала свое свадебное платье, поездку с мужем во Францию и минут пять перечисляла знаменитостей, запросто бывавших в ее доме.