Покер со смертью
Шрифт:
Пролистав бумаги Этвуд наткнулась на лист, где от руки было написано несколько строчек. Видимо это были записи Кана, которые он делал во время общения с Ридом.
Посттравматический стресс не выражен, на раздражитель реагирует апатично, психогенной амнезии и сильного напряжения не наблюдается. Агрессия, вспышки гнева, реакций повышенного испуга отсутствуют. Пациент ведёт себя вполне адекватно, жалоб от начальства или сослуживцев не поступало.
Дальше было небольшое примечание.
Несколько
На этом пометки заканчивались, Молли лишь в общих чертах понимала, что описывал психолог. Она забрала посылку и прошла в кабинет Макса, включила ноутбук, вставив флешку в разъем. На экране высветились два видео файла.
Судя по записям, в это был единственный разговор Эрика Рида с психологом после сирийского плена. Если верить датам, съемка происходила за несколько месяцев до ухода мужчины из армии.
Молли включила на произведение первый файл и сделала громче.
Комментарий к Глава 24
*триггер - часть травмирующего переживания, например шум вертолета или фейерверк, способное вызвать посттравматическое стрессовое расстройство.
========== Глава 25 ==========
На экране ноутбука возникла светлая комната. Кремовые стены, книжные полки, рабочий стол, в углу диван и два кресла, в одном из которых расположился мужчина азиатской наружности. Видимо, это и был Джек Кан. Эрик сидел на диване и флегматично рассматривал огромный фикус, что стоял перед окном.
— Добрый день, Эрик!
Мужчина на диване мотнул головой в знак приветствия.
— Вы знаете почему вы тут?
— Догадываюсь, — голос Рида был безэмоциональным словно у робота.
— Вас это злит?
— Скорей раздражает.
— Почему?
Рид молчал.
— Я хочу поговорить про плен, Эрик.
— А я нет.
— Эти разговоры входят в обязательную программу реабилитации. Вы обязаны идти на контакт, иначе вы не пройдёте медицинскую комиссию.
— Послушайте, то, что Тейлор пустил себе пулю в рот, ещё не повод отправлять меня к психиатру.
— Я не психиатр, Эрик, я психолог. Я помогаю людям с посттравматическим стрессовым расстройством.
— У меня нет никакого расстройства.
— Вы кому-нибудь рассказывали о плене?
— Нет.
— По какой причине?
Мужчина опять погрузился в молчание, обдумывая ответ. Когда казалось, что Эрик так ничего и не скажет, он, словно нехотя, проговорил:
— Им не зачем об это знать.
— Кому им?
— Родителям, сестре. А мои друзья тоже военные, они догадываются, что это был не курорт.
— Хорошо. А своей девушке вы рассказывали какие-нибудь подробности?
— Нет.
— Но вы виделись с
— Да.
— Её не смутили шрамы? Гематомы? Следы на шее? Они ведь ещё не сошли?
— Нет, не сошли. Она их не видела, я был в свитере.
Кан что-то записал в блокноте.
— А если бы она увидела их и спросила. Вы бы рассказали ей, что произошло?
— Доктор, смотреть и видеть — это две разные вещи.
— Но если бы ваша девушка спросила о том, откуда шрамы? Вы бы рассказали ей правду?
Эрик провел ладонью по лицу, словно смахивал с кожи сухой песок сирийской пустыни и проговорил:
— Наверное, нет.
— А если бы она настояла? Действительно, заинтересовалась.
Рид дернул головой и усмехнулся.
— Это вряд ли.
— Откуда такая уверенность?
— Ну, ведь не заметила, а если и заметила, то не спросила.
— Вас это задевает?
— Нет. Мне всё равно.
— Правда? — на бесстрастном лице Джека Кана впервые за всё время беседы появились эмоции. — Вас не задевает, что человек, который находится рядом с вами, может быть любящий вас, не интересуется тем, что происходит у вас в душе?
— Они все любят только себя и деньги, что я могу им дать, — досадливо выпалил Рид, не сумев погасить вспышку раздражения, но быстро взял себя в руки и, весело сощурившись, проговорил. — А вы молодец, доктор. Я вас недооценил.
— Спасибо, Эрик! Давайте поговорим вот о чём. Как по вашему, почему Тейлор сорвался?
— Откуда я знаю? Залезать другим в голову — это ваша работа.
— Но в свою голову вы меня не пускаете, — Кан снова улыбнулся.
— Если вы об этом, то я не сорвусь.
— Но вы не можете знать наверняка? Вы держите всё в себе, не делитесь ни с кем пережитым. Вы боитесь, что вас никто не поймет?
Эрик молчал, только откинул голову на спинку дивана, изучая потолок. Ворот куртки слегка распахнулся, открывая взгляду тёмную борозду на шее. След был слишком широким для веревки и больше походил на отметину от ошейника.
— Что вы хотите от меня услышать? — устало и как-то равнодушно спросил мужчина.
— Я хочу услышать правду. Я хочу знать, что вы чувствуете, когда вспоминаете плен?
— Злость и досаду.
— Страх?
— Нет. Страх нет.
— Почему?
— Вы ведь видели пленку, доктор? — Эрик взглянул на Кана в упор. — Видели. Значит должны понимать — почему. После такого уже трудно чего-то бояться, — он сложил руки на груди и, наклонив голову к плечу, продолжил. — И да, о таком не рассказывают на воскресном семейном ужине.
— Сколько раз вас вывозили в пустыню?
— Три.
— Что это было?
Эрик уставился на свои колени и ели слышно продолжил: