Поклон старикам
Шрифт:
— Ну, доченька, — начал он веселым, радостным голосом, обращаясь к молоденькой работнице, — я, Бизья Заятуев, не человек без роду-племени, у меня есть предки, есть потомки — двое маленьких внучат!
— Знаем, знаем, — заулыбалась глазастенькая работница.
— Так, я хочу положить на их имя деньги. Это возможно? Ладно, тогда пишите на государственной бумаге такое: прежде всего, Алдарову Володе Гошиевичу пять тысяч рублей… Алдаровой Туяне Гошиевне пять тысяч рублей, Заятуевой Бурзэме Бизьяевне три тысячи рублей…
Работница сразу сделалась серьезной, внимательной и, поправляя завитые волосы, спросила:
—
— С внука… С Володеньки, — и старик Бизья вынул из кармана брюк внушительную пачку денег, завернутую в белый платок.
— Алдаров Владимир Георгиевич, так ведь?
— Ну, вы люди грамотные, пишите, как положено, — и старик радостно засмеялся.
Вот так, со смехом, с шутками было завершено это хорошее дело.
После этого Бизья появился в кабинете Банзаракцаева. Председатель своим наметанным оком сразу определил, что старик пришел к нему по не совсем обычному делу.
— Как поживаете, дядюшка? — приветливо заговорил председатель. — Я уж было беспокоился, потому что в последние дни вас нигде не было видно. Я уж хотел было или навестить вас сам, или послать кого-нибудь.
Старик Бизья, почесывая затылок и посмеиваясь, присел к столу. Спросил:
— Как вы думаете, председатель, может ли неверующий в бога человек совершить доброе дело?
— Доброе дело? Какое именно? Вы уже помогли нам получить трактор. Что нам еще нужно?
— Наверно, вы знаете, что я очень богатый человек?
— Это верно, более богатого человека, чем вы, в наших местах, кажется, нет, — и Банзаракцаев звонко расхохотался.
— Вот, вот… Но я ведь не смогу использовать всего, что мной накоплено…
— А кто же вам мешает использовать? Ведь это же не ворованное…
— Оно, конечно, так. Но я, Андрей Дармаевич, пришел спросить у вас совета.
— Слушаю вас.
— Вы, Андрей Дармаевич, доверьте мне человек пять молодых парней. Все свои плотницкие навыки и секреты я им передам. То, что говорил начальник Мункоев, я постараюсь исполнить.
— Так-так…
— И вот я на свои деньги хочу выстроить для родного колхоза большие хорошие детские ясли, чтоб дети росли в них крепкими, мужественными, как наш Шободой.
— Я-то родом не из здешних мест. Слышать-то слышал про подвиг юного пионера. Расскажите, дядюшка Бизья, поподробнее о нем.
— Его звали Шободой, что означает маленькое острое личико. Было у него, конечно, настоящее имя, законное, но, оно было забыто, хотя его записали в книгу сельсовета, как полагалось по тому времени. А было это давно, в тысяча девятьсот двадцать втором году. Только самые старые люди помнят, почему приключилась такая печальная история с мальчиком. Ведь наверно грустно, когда тебя называют не по имени, а так вот: «острое личико», пускай даже ласково? У лисички тоже острое личико, у солонгоя[18], которые живут на берегах быстрой и студеной речки Уды. Может, не сердился Шободой, когда его так называли, но рассказать, почему так случилось, что забыли его имя, надо…
Его маму звали Намжилма, а папу Балдан. Жили они в далекой Еравне, откуда до Верхнеудинска (тогда так называли столицу Бурятии Улан-Удэ) надо было на хорошем коне скакать четыре дня и четыре ночи. Жили Балдан с Намжилмой всегда дружно, как голуби, даже когда батрачили
Такое вот горе было у Намжилмы и Балдана. Но, когда появился на свет еще сынок, горе, конечно, на время забылось. Балдан на радости купил много вина, оседлал своего верного Гнедка, поскакал в сельский совет. До совета было совсем недалеко, пять верст, но Балдану очень хотелось проскакать по улусу и степи верхом, показать свою радость.
— Сын у меня! Сын! — говорил он каждому, кого видел, с такими же словами забежал в сельский совет. А в совете работал его старинный друг-нухэр по фамилии Хувараков. Был этот Хувараков, секретарь сельсовета, маленьким, щупленьким, проворным, как собачка, а глаза большие и добрые. Хороший человек был, хотя фамилию носил дурную, будто старый чужой дэгэл. Ведь хуварак кто? Служака, раб в дацане! Что сделаешь, беднякам всегда доставались самые плохие фамилии или прозвища…
— Рад тебя видеть, Балдан, таким счастливым! — сказал секретарь Хувараков, и тут черная мысль согнала радость с его круглого, как булочка, лица: эх, друг Балдан, опять в твою юрту пришло горе. Но он прогнал эту мысль, подбежал к Балдану, протянул обе руки: — Поздравляю тебя. Намжилму тоже. Пускай народившийся жеребеночек долго-долго топчет траву, и пускай степь к нему будет ласковой.
Балдан подхватил слабосильного друга на руки, как ребенка, посадил на скамью, что стояла вдоль стены для тех, кто приходил сюда. Потом достал из кожаной сумы бутылку водки, ударил широкой ладонью по донышку — пробка вылетела, как пуля из ружья.
— Обмоем моего сынка, друг Чимит!
— Неладно однако получится, друг Балдан! Я однако на службе… — подумал было отказаться секретарь Хувараков, но тут по лицу Балдана понял: нельзя отказаться, нанесешь такую обиду, что не забудется до самой смерти.
Но, выпили по полстакана. Потом еще наливали два раза. У секретаря круглое лицо сделалось похожим на ягоду землянику. А у друга его лицо почему-то побледнело, только черные глаза блестели, будто бы он переживал и радость, и видел беду.
— Мой сынок будет жить! — сказал он громко, даже стаканы на лавке испуганно зазвенели. — Ведь где он родился? Не в какой-нибудь юрте, под шепот глупой старухи. Он родился в районной больнице. Русский доктор принял его на руки. Сама новая жизнь взяла моего сынка в свою ласковую колыбель… Так ли я говорю, друг Чимит?
— Правильно говоришь, друг Балдан! А ты как назвал сына? Нашел ли хорошее имя ему?
— Нет, друг Чимит. Не нашел. Трудное это дело. Давай искать вместе.
Балдан достал вторую бутылку, снова выстрелил.