Поколение влюбленных
Шрифт:
— Я же ничего не могу изменить, — меня начал раздражать его менторский тон, — а что в моих силах, я делаю. Между прочим, Игорь до сих пор жив благодаря моим усилиям.
— Ты уверена в этом? — со странной интонацией спросил ГМ. — А может, его время просто еще не пришло?
— Да ну, брось, — неуверенно возразила я, — не может это продолжаться так долго.
— Но у тебя же нет никакой статистики, ни эмпирических, ни теоретических данных, чтобы судить об этом, — в нем проснулся журналист-аналитик, — и ты даже не пытаешься эту ситуацию прояснить. Совершенно не обязательно, что этот, как ты его описываешь, серый ореол над головой означает смерть. Возможно,
Он оказался почти прав.
Я тщательно скрывала наши встречи с ГМ от Игоря. Знала, что Андронов, с его категоричным неприятием любой фальши, никогда не поймет этого.
Выплыло все совершенно нелепым образом.
После того разговора, когда ГМ упрекнул меня в малодушии, я весь вечер промаялась тоской. Благо, что Игорь задержался на работе, и можно было не изображать бодрое настроение. Часов до двенадцати я все еще пыталась дозвониться до ГМ, но он, по-видимому, остался ночевать у кого-то из знакомых. В конце концов, устав натыкаться на стены вокруг и внутри себя, я написала ГМ письмо. Оно до сих пор хранится в памяти моего ноутбука.
«Наверное, ты прав, — писала я, — прятать глаза от смерти — это малодушие. Но ты вряд ли сможешь представить, что я чувствую. Четыре года назад я говорила, что люблю тебя, и ты принимал это как лепет ребенка, который еще не чувствует и половины того, что заслуживает названия любви. Но теперь я с большим правом на эти слова могу повторить: «Я люблю тебя». И никого не любила, кроме тебя. Ты, наверное, с первого взгляда понял, что я не испытываю к Игорю ничего подобного, и ты внутренне смеешься над моим лицемерием. Да, уверена, ты помнишь, как я в канун твоего отъезда клялась, что не смогу жить с мужчиной без любви, и предрекала свое одиночество. Представь себе, ничего не изменилось. Я и сейчас не могу быть с мужчиной без любви, как бы смешно это ни звучало в моей ситуации. У меня были любовники, но — Бог оторвет мне язык, если лгу! — никто из них не доставлял мне удовольствия. Игорь — особый случай. Я не люблю его. Я его оберегаю. Может, это единственное, на что годится моя жизнь. И не тебе упрекать меня. Без наших отношений Игорь погибнет, и если мне придется пожертвовать своей судьбой, чтобы этого не случилось, пусть так и будет. Без пафоса. Пусть лучше моя душа принесет хоть какую-то пользу, чем заплесневеет в ожидании тебя. Если бы не твой приезд, возможно, я научилась бы быть счастливой».
Закончив писать, я почувствовала себя почти свободной.
Мне хотелось отправить письмо немедленно, но тут обнаружилось, что у меня иссякли часы Интернета. Было слишком поздно, чтобы бежать за новой карточкой, и я решила не пользоваться кредитом, а сбросить письмо на дискету и отправить утром с работы. Так и сделала.
Послание ГМ ушло утром в девять часов пятнадцать минут. А примерно в половине десятого в редакцию «Новостей» заглянул бодрый небритый Игорь. Поцеловав меня, он присел на край стола и спросил:
— Родная, у тебя не будет свободной дискеты? У нас повисла сеть, а мне срочно нужно перетащить текст в монтажку.
— Да, вот одна. — Я протянула ему дискету.
Наверное, это выглядит неправдоподобно глупым, но, отправив письмо, я действительно забыла, что оно все еще оставалось на дискете.
Игорь еще раз чмокнул меня в щеку, быстро взъерошил мне волосы и под мой визг по поводу испорченной прически
— Ты в восемь будешь дома? Я заеду.
Он не заехал. Потом я узнала, что в восемь он был уже мертв.
Игорь оставил письмо. Он написал мне по е-мейл, как Лиза Матвею. Только намного длиннее.
Здравствуй, Алексаша.
Я решил избавить тебя от тяжкой ноши поддержания чужой жизни. Кстати, ты не находишь, что эта миссия похожа на роль хранительницы огня? Тебе она действительно подходит. Вот только, прости, я не хочу быть твоим подопечным.
Ты была права насчет того, что моя проблема не в отсутствии взаимности. Проблема — в отсутствии понимания.
Когда я впервые сидел у тебя на кухне, а ты заваривала кофе с корицей, я думал, что ты мой последний шанс. Если он не оправдается, я не смогу начать еще раз, поверить еще раз. Понимаешь? Я достаточно хорошо знаю себя, чтобы предсказать это.
Не нужно было меня спасать, Саша. В этом не было необходимости. Мне хотелось жить, потому что я знал, что у меня еще есть шанс, что просто не пришло время. Я знал, что буду жить и постепенно боль уйдет, как уже уходила. И тогда я смогу посмотреть на мир обновленным.
Ты поторопила ход событий и этим лишила меня последнего шанса. Я слишком люблю тебя, чтобы удовлетвориться твоей жалостью и тем более твоей жертвенностью.
Я не хочу, чтобы ты приносила себя в жертву ради меня.
Не буду говорить банальностей вроде того, что мне теперь незачем жить. Наверное, есть зачем. Можно найти при желании много причин и поводов, чтобы жить. Только желания нет.
Мне неинтересно знать, что будет дальше. Мой путь исчерпал себя. А ты так и не поняла, что я любил тебя больше, чем кого-либо…
И подпись — «Игорь».
23
Это было только вчера, и мне странно, что это реальность.
После девяти вечера, когда город уже посинел в приливе ночи, мы с Матвеем сидели у меня на кухне. Он — с пьяными глазами, весь какой-то скособоченный. На моем кухонном столе желтого цвета лежал ноутбук с письмом Игоря на мониторе. Матвей тупо смотрел на него, положив руки на стол, а голову на руки — так, что его подбородок выступил вперед и придал лицу нелепое вызывающее выражение. Я сидела напротив, на табуретке, поджав обе ноги и обхватив руками колени. Ненавижу, когда мерзнут ноги, а по полу, несмотря на лето, тянуло сырым холодом дождливой ночи.
— Ну что — понял, спасатель чертов? — спросила я.
И тут вдруг Матвей посмотрел на меня совершенно трезвым взглядом и спросил:
— А что, по-твоему, я должен был понять?
Это было уж слишком. Я тут, понимаешь ли, откровенничала, распиналась, с кровью выдирала из памяти воспоминания о худших днях моей жизни, а этот самоуверенный тип смотрит на меня спокойным взглядом и делает вид, что не было сказано ничего особенного!
— Знаешь что? — сказала я, с трудом сдерживая ярость. — Иди ты к черту! Сейчас же вали отсюда! Слышишь?! Вали!