Поколение влюбленных
Шрифт:
«Вот мы и добрались до сути, — уныние наваливалось на меня, как тяжелое ватное одеяло, — как всегда, все сводится к деньгам. Красивые слова о рациональном распределении, а на деле — все те же законы естественного отбора. Правильно, зачем обреченному лишние недели жизни? Какую ценность представляет один день для того, кто все равно умрет?»
Сан Палыч продолжал объяснять, как важна моя способность для медицины: его лоб блестел от пота, усы над говорящим ртом шевелились, как две мохнатые гусеницы, жующие листья. Я рассматривала выглядывающий из-под белого халата клетчатый узел галстука и выбирала минуту, чтобы прервать вдохновенный
— Александр Павлович, доброе утречко вам.
Из-за двери выползла маленькая старушка в застиранном байковом халатике, одетом поверх другого, ситцевого. Шаркая мохнатыми тапочками, она подошла к Сан Палычу и улыбнулась. При этом обнажились ряды металлических зубов.
— А мне ваше новое снотворное очень хорошо пошло, — тщательно пережевывая слова, сказала старушка, — как девочка спала.
— Вы держитесь молодцом, Вера Андреевна. — Сан Палыч улыбнулся в ответ. — Сейчас к вам зайду, и мы измерим давление.
А меня вдруг бросило в жар, и голова закружилась, словно я лечу куда-то. Лампы на потолке стали бесконечно длинными и расплывчатыми, а в горле комом встал приторный больничный запах. Глаза заслезились, но я все равно видела густой, почти осязаемый ореол над маленькой седой головой Веры Андреевны.
— Мне плохо, — пробормотала я, поворачиваясь к Матвею, — увези меня отсюда, пожалуйста. Сейчас же…
21
Я попросила Матвея отвезти меня на работу. Но он заявил, что я выгляжу больной и без чашки горячего кофе меня никуда отпускать нельзя. Кофе мне не хотелось, так как во рту все еще чувствовался привкус больничного воздуха. Я хотела куда-нибудь, где есть свежий воздух, зеленые листья, вода и нет людей. Так мы оказались в сквере напротив Новодевичьего, на берегу утиного пруда, окруженного старыми ивами. Матвей усадил меня на скамейку у самой воды и сам расстегнул ворот моей куртки. Я жадно дышала, почти пила воздух. А мимо проплывали крякающие выводки серо-коричных птиц с аккуратными головками и пружинистыми шейками. Наверное, утки ждали, что мы будет бросать им хлебные крошки. Но у нас не было хлеба.
Матвей дождался, пока я приду в себя и начну дышать в нормальном ритме, а затем потребовал:
— Ну, а теперь, будь добра, объясни мне свою выходку. Что вдруг на тебя нашло там, в палате? Зачем ты набросилась на эту малолетку?
И я рассказала.
— Теперь из-за бреда этой рыжей Катьки нормальная милая девочка покончит с собой, — мрачно подвела я итог.
— Подожди, — Матвей потер лоб и нахмурился, словно пытаясь что-то вспомнить, — а с чего ты взяла, что Мария покончит с собой? Может, просто так совпало, что ее судьба определилась в это время и в этом месте? Может, ее через пару дней из-за рассеянности собьет машина, а Катькина проповедь ни при чем?
— Да нет, это будет именно самоубийство, — возразила я.
— Почему ты так уверена? Что, аура самоубийц как-то отличается от обычной ауры умирающих?
— Нет, не отличается, — начала я и тут же осеклась.
Потому что Матвей попал в самую точку. Аура самоубийц отличалась. Я не сумела бы описать, в чем состоит это отличие, да и дело было не во внешнем виде, а в том, какое ощущение она порождала у меня. Но я могла совершенно точно сказать, что Мария умрет по своему
— А у Анечки какая аура? — Матвей попал в унисон моим мыслям.
— Она покончит с собой, — констатировала я.
— Сашка, ты понимаешь, что это значит?! — прямо мне в ухо завопил Матвей.
Он схватил меня за плечо и развернул к себе лицом.
— Это значит, что мы можем ее спасти! Если Коваленко умудрилась своими словами создать эту обреченность, значит, есть такая же возможность все вернуть на круги своя. Конечно, если человек умирает от неизлечимой болезни или от несчастного случая, мы бессильны. Но самоубийство — это же всегда следствие обстоятельств. Если один человек привел самоубийцу на эту дорожку, то другой человек может с нее увести.
Он был убежден и счастлив. Наконец-то, как ему казалось, в нашем лабиринте обнаружилась путеводная нить.
Он говорил и говорил, а мне становилось все хуже и хуже. Потому что рано или поздно я должна была ему сказать.
Наконец он выдохся.
— Остынь Матвей, — сказала я, — мне нужно кое-что рассказать. Прости, что должна буду тебя разочаровать, но мы ничем не можем помочь ни Анечке, ни Марии.
22
Рассказывать про Игоря мне до сих пор трудно.
Я долго пыталась убедить себя, что моей вины в его смерти нет и что я хотела как лучше. Только… знаете поговорку «Благими намерениями устлана дорога в ад»? Делаешь так, как велит сердце в компании с разумом, выворачиваешь душу наизнанку, а судьба тебе в ответ посылает кривую ухмылку.
Благими намерениями устлана дорога в ад. Это про меня и про Игоря. Лиза приложила немало усилий, чтобы убедить меня в моей невиновности. В конце концов, чтобы отвязаться от ненужной дружеской помощи, я сделала вид, что примирилась со своей совестью.
Но вам-то могу признаться: я — виновна. И единственное мое оправдание заключается в нелепом и беспомощном слове «судьба».
Игорь работал на нашей телекомпании, но в другом отделе — в оперативных новостях. Знаете, это такие новости, где рассказывают о новых достижениях преступного мира на улицах Москвы, а также дают сводку автокатастроф. Ребят из этого отдела мы, чистые «новостники», между собой называли «некрофилами». Это вполне соответствует людям, которые идут по коридору походкой охотящихся котов и на вопрос «Вы на обед?» отвечают с непроницаемыми лицами: «Нет, на труп!»
В их отделе работали четверо мужиков, а Игорь был самый молодой, хотя и не выглядел таковым. Я, честно говоря, удивилась, когда узнала, что он всего на пару лет меня старше. Впрочем, тогда я только пришла в «Новости» и чувствовала себя стажеркой, пороха не нюхавшей.
Первый раз Игорь мне бросился в глаза в нашем буфете, когда я с коллегами-журналистками стояла в очереди за сосисками и коржиками. Игорь зашел вместе со Станиславом и Борисом, двумя другими корреспондентами из оперативного отдела. Он был выше их обоих почти на голову. Темный ежик стриженых волос хорошо гармонировал с его нарядом: черные джинсы, черный свитер с высокими воротом (при том, что на улице стоял май!), нож в кожаном чехле, пристегнутый к толстому солдатскому ремню, мощные ботинки-берцы. Когда Игорь сложил руки на груди, я увидела еще пару мощных браслетов из черненого серебра.