Поколение
Шрифт:
— Значит, передумаешь, — как можно спокойнее продолжал Грач. — Мы, Олег Иванович, свои права знаем и отказываться от них не думаем.
— Права-то ты знаешь, — вспылил Виктор, — а совесть забыл, — он собирался еще что-то сказать, но, натолкнувшись на осуждающий взгляд Лозневого, сдержал себя. — Ладно! Оставайтесь. Других пошлем.
— Я, Олег Иванович, поеду, — почти сквозь слезы прокричал Вася.
— Обойдемся, — раздраженно бросил Виктор, и в его сердитом взгляде все прочли: «Что ты можешь, мальчишка, там сделать?»
Лозневой
— Плотников поедет. Вам, ребята, тоже надо ехать. — Он посмотрел на Грача и тихо добавил: — На стройке так бывает.
Виктор нетерпеливо передернул плечами.
— Да разве они поймут!
Грач вскинул голову.
— Мы не понимаем. Мы несознательные.
— Что ж, жаль, — неохотно поднялся Лозневой. Казалось, он утратил интерес к теме разговора. Подождал немного и направился к выходу.
— Пижон, — подошел вплотную к Грачу Виктор.
Тот не отвел взгляда, лишь переступил с ноги на ногу и неестественно вытянулся, точно хотел поравняться ростом с Виктором. Но глаза Грача были на уровне подбородка Виктора. Так они постояли с минуту.
— Трепло! — бросил Суханов и отвернулся.
Лицо у Грача запылало, словно ему влепили пощечину. Он даже рванулся к Виктору, но тот шагнул к выходу и с порога крикнул:
— Обойдемся!
— Мы тоже! — овладев собою, ответил Грач и пошел к двери. За ним метнулись Игорь и Стасик.
Вася шел рядом, но его не замечали. Тогда он забежал вперед, пытаясь остановить друзей.
— Ребята, да что вы? Так же нельзя!
Но его молча обошли, как обходят столб.
— Остановитесь. Так же нельзя. Нельзя…
— Что нельзя?! — склонился к его лицу Грач. — Что нельзя?!
Перед Васей дрожали покрасневшие белки Мишкиных глаз, но он не отстранил лица, а прошептал:
— Нельзя нам отказываться… Нельзя…
— Салага ты несчастный, — подошел Игорь и стал оттирать плечом Васю.
— А ну катись отсюда, пока я из тебя Квазимоду не сделал! — прикрикнул Стасик.
— Не трогайте его, малахольного, — бросил Грач, — пусть катится на все четыре.
Они вновь не спеша обошли его и пошагали к своему вагончику. Вася стоял оглохший, раздавленный.
— Грач! Игорь! — услышал он свой срывающийся голос. — Погодите…
Но те даже не повернулись. Он окликнул их еще раз и услышал рассерженный голос Грача. Вася смотрел ребятам в спины, так и не решившись идти за ними. Когда те скрылись за вагончиками, он все еще стоял. Потом, втянув голову в плечи, побрел из лагеря.
…Стал приходить в себя только на берегу Ивделя. Шел от валуна к валуну, угадывая, как хороших знакомых, могучие камни. Дорогая река, ей нет дела до людей, звенит и звенит серебром студеной воды, катит мелкую гальку по каменистому дну, и не властно над нею время. Вася даже обрадовался, что попал сюда. «Посижу, — думал он, — подожду, и, как всегда, явятся ребята. Они погорячились. Грач первый поймет, что погорячился, и скажет ребятам: «Айда на Ивдель».
«Мы не зайцы, чтобы бегать со стройки на стройку. Как другим, так и нам», — вспомнил он слова Мишки и почти поверил: ребята придут. Если не придут Игорь и Стасик, то Мишка явится обязательно. Немного остынет, сойдет с него и придет. Не может же он вот так взять и наплевать на все. Грач не такой. Он справедливый. Год дружбы, да еще такой, как у них, тоже не зачеркнешь.
Вася начал искать сравнения, какая же у них была дружба. Он был немного поэтом в душе. Почему была? Она есть. Их дружба закалялась в пекле Каракумов, и ее не заморозит лед Севера. Брр, за такие слюни можно схлопотать от Грача по шее. Ох и не любит же он такого! А он, Вася Плотников, любит. Ему хочется говорить красиво, хочется высоких, звонких слов. Он всегда ищет их, но произносить боится. Ребята сразу поднимут на смех. «Опять нюни распустил, — рявкнет Грач, — ты мужчина, рабочий класс, не суетись». И выйдет, что прав Мишка.
Звенит и звенит голосистый Ивдель. «Такой чистой, как слеза, воды теперь почти не увидишь, — тревожно скачут мысли Васи. — Ее можно встретить только здесь, на далеком Севере, да где-нибудь высоко в горах, куда еще не дотянулась рука цивилизации». Ох как Вася любит эту живую воду! Из-за одной ее можно прожить здесь всю жизнь. Но сегодня даже река не радует.
Чем дольше глядит он на шумный бег голосистого Ивделя, тем глубже закрадывается в него тревога. Спор у Лозневого был неспроста. Он поделил их на разных людей. Вася остался на этом берегу реки, а они на том. Ребята не стали слушать его. Почему случается так, что близкие люди вдруг перестают слушать друг друга, как глухие. Почему?
Второй раз в своей жизни Вася сталкивается с этим. Полтора года назад он сам вот так же не стал слушать Таню. И не потому, что она была не права, а он прав, а так, из дурацкого самолюбия. Свою Таню, с которой целый год дружил и уже целовался, он увидел с Сережкой Потаповым. Что-то закипело в нем тогда, захлестнуло горячей обидой, он повернулся и ушел. Его окликнул сначала Сергей, потом позвал робкий голос Тани, но Вася даже не повернул головы. Он уходил как каменный, не уходил, а уносил себя от предавших его друзей, решив, что с ними покончено навсегда.
Сейчас, когда Вася вспоминал эту сцену ревности и глупой мести Тане, у него горели уши. Какой же он был лопоухий! Вася уезжал на стройку. В доме поднялся переполох, мать закатывала истерики, но Вася стоял на своем. Еду, и все! Теперь Вася должен доказать не Тане и не домашним, а самому себе: в нем есть характер, он может прожить сам. Помог отец, человек, которого Вася больше всех любил на свете и с кем у него до сих пор самые трудные отношения.
— Не убивайся! — кричал отец на мать. — Пусть едет. Пусть. Набьется ему там пыли, куда надо, через край. Тогда он вспомнит родителей. Пусть катит. Через месяц дома будет.