Покорение Сюзанны
Шрифт:
— У него уже имелся сын, — продолжила она, — так что род Дюмонтов не прервется, и он не собирался отягощать свою жизнь детьми и, уж конечно, не горел желанием таскать меня по светским вечеринкам — такую толстую, уставшую и некрасивую. Самое практичное решение, по его мнению, — было сделать аборт. Мы ужасно ругались из-за этого. Впервые у меня хватило смелости противостоять ему… что резко ухудшило ситуацию. Бакс привык идти собственным путем, так происходило всегда, и с тех пор, как не сумел заставить меня уступить его воле, в отместку начал мастерски мстить.
Немного
— На публике он крайне осторожно вел себя со своими любовницами, но постоянно сообщал мне о них и с удовольствием расписывал, какая я жалкая по сравнению с красотками, с которыми он спит. Аннулировал мое право выписывать чеки, отозвал мое имя с открытых счетов в магазинах, так что всякий раз, когда мне требовались деньги, я была вынуждена просить у него, что превратилось в одно из самых изощренных унижений. Ночь, когда родилась Дженни, он провел с очередной женщиной, о чем с наслаждением и поведал мне, когда приехал в больницу, чтобы журналисты смогли нащелкать фотографий, где он изображает из себя гордого отца.
Холт не двигался. Не настолько доверял себе, чтобы двигаться.
— Почему ты оставалась с ним?
— Сначала потому, что не теряла надежду стать достойной любимого мужчины. Потом, когда заподозрила, что наш брак не удался, у меня уже был один ребенок, и на подходе второй.
Сюзанна взяла полотенце и принялась вытирать посуду.
— И еще оставалась с ним потому, что в течение долгого времени — очень долгого времени — не сомневалась, что он прав насчет меня: я бесталанная, неумная и немодная. Не соблазнительная и сексуально непривлекательная. Единственное мое достоинство — преданность. Я осознавала, что дальше так жить невозможно, но нужно было подумать и о детях. Их не следовало травмировать. Я бы не пережила, если бы распад нашего брака с Баксом причинил им боль. Но однажды внезапно поняла, что все напрасно, что попусту трачу свою жизнь и, скорее всего, наношу Алексу и Дженни гораздо больший вред, притворяясь, что семья существует. Бакс мало внимания обращал на сына и вообще никакого на дочь. Почти все время проводил с любовницами, а не с семьей.
Сюзанна вздохнула, убирая тарелки.
— Так что я запрятала свои бриллианты в подгузники Дженни и попросила развода.
Когда она обернулась, усталость снова вернулась на лицо.
— Я ответила на твой вопрос?
Очень медленно, не сводя с нее глаз, Холт встал.
— А тебе никогда не приходило в голову, ни разу не осенило, что это он тебя недостоин, что именно он ничтожество? Что он всего лишь испорченный эгоистичный ублюдок?
Сюзанна слегка скривила губы.
— Ну, последнее, безусловно, приходило мне в голову, как и то, что моя маленькая история страдает односторонностью. Полагаю, у Бакса совсем иной взгляд на наши отношения, и не без некоторых на то оснований.
— Он все еще умеет жать на нужные кнопки в тебе, — рявкнул Холт с едва сдерживаемой яростью. — Значит, ты неумна? Конечно,
Шагнул к Сюзанне и еще сильнее рассвирепел, заметив ее инстинктивный порыв обхватить себя руками.
— Да уж, и не припомню, когда так маялся от скуки, но тогда большинству мужчин должны быстро надоедать умные и волевые красотки, особенно если они к тому же мягкосердечны и практичны. Никто не усыпляет меня скорее, чем женщина, вкалывающая весь день ради благополучия своих детей. Господь свидетель, насколько ты несексуальна. Вчера вечером я просто не придумал лучшего способа убить время, кроме как сходить по тебе с ума.
Холт заманил ее в ловушку между раковиной и своим телом, пылая таким гневом, что Сюзанна почти физически ощущала его.
— Ты спросил, я ответила. Не знаю, что еще ты хочешь услышать.
— Хочу услышать, что тебе наплевать на него.
Холт схватил ее за плечи и приблизил к ней лицо.
— Хочу услышать собственные слова, которые велел тебе повторять, когда был в тебе и настолько упивался тобой, что не мог дышать. Ты моя, Сюзанна. Прошлое не имеет никакого значения, потому что теперь ты моя. Вот что я хочу услышать.
Сильные руки скользнули вниз и сжали ее запястья. Сюзанна приготовилась что-то сказать, и он заметил легкую гримасу боли. Выругавшись, глянул вниз, увидел намечающиеся синяки и отдернулся, словно она ударила его.
— Холт…
Брэдфорд поднял ладонь, призывая к молчанию, и отвернулся, чтобы прочистить рассудок от алого злобного тумана.
Он оставил отметины на ее коже. Конечно, не нарочно и в порыве ярости, но от этого синяки не исчезнут. Хватая с такой силой, и сам-то вел себя не лучше ублюдка, ранившего ее сердце.
Холт запихнул руки в карманы и обернулся:
— У меня есть дела.
— Но…
— Мы и так уже задержались, Сюзанна. Моя вина. Знаю, что тебе пора на работу, да и мне нужно кое-чем заняться.
Что ж, случилось то, что и следовало ожидать — она обнажила душу, и теперь он уходит.
— Ладно, увидимся в понедельник.
Кивнув, Холт направился к черному входу, затем выругался и остановился, опершись на дверной косяк.
— Прошедшая ночь многое значит для меня. Понимаешь?
Сюзанна еле слышно вздохнула:
— Нет.
Напряженные пальцы свились в кулак.
— Ты очень важна для меня. Я волнуюсь о тебе, жажду видеть тебя здесь, заниматься с тобой… Ты очень нужна мне. Я достаточно ясно выражаюсь?
Сюзанна изучила кулак на двери, нетерпение во взгляде, тело, застывшее от гнева, причину которого не совсем понимала. Достаточно, осознала она. Пока более чем достаточно.
— Да, пожалуй, ясно.
— Не желаю, чтобы тем все и закончилось.
Холт мотнул головой в сторону спальни, взгляд снова помрачнел и ожесточился:
— Наши отношения — не просто секс.
Сюзанна продолжала изучать хмурое лицо, сохраняя спокойный тон:
— Просишь меня вернуться?