Покорение высоты
Шрифт:
Н. Никитин — студент. 1927 г.
Художественные начала, заложенные в этой профессии, смущали Никитина своей претензией стать в один ряд с музами, приблизиться к чистому искусству, в которое сам он никогда не рвался. Обязательной и едва ли не основной считалась дисциплина рисунка и композиции, и ему пришлось овладевать секретами изобразительного искусства. Впрочем, он довольно скоро научился неплохо рисовать и даже почувствовал к этому вкус. Сохранились два рисунка: на одном изображена обстановка больничной палаты — этот рисунок Никитин сделал еще в школьные годы, а другой рисунок выполнен уже в студенческую пору, на нем Николай запечатлел светлую часть своей комнаты на улице Герцена и вид из окна. Разница между рисунками поразительна. Не верится, что они
Курсовые композиции на темы «Искусство зодчества Древней Греции и Рима» Никитин не хотел выполнять в традиционной манере, он вводил в композиции арочные и большепролетные конструкции, которые заведомо были недоступны строителям не только забытых эпох, но и современным мастерам. Никитинские композиции не вписывались ни в одно из классических направлений архитектуры, они звучали диссонансом даже позднему модерну. Вместе с тем новые пролеткультовские искания в области архитектуры тоже не занимали его, его интересовала второстепенная, с точки зрения архитекторов, инженерная сторона зодчества, но этой стороне не принято было в институте уделять большого внимания.
Никитин умудрялся учиться с легкостью, не затрачивая на занятия большой энергии. Окончив второй курс, он снова попытался перебраться на механико-математический факультет, но декан факультета, узнав, что проситель пришел к нему с архитектурного отделения, не стал с ним даже разговаривать, почитая зодчих за людей легкомысленных, не способных к математическому анализу.
Нельзя сказать, что избранный профиль Никитину был чужд. Нет, он не вызывал в нем сильного протеста, на который он был бы способен, если бы ему пришлось заниматься совсем уж не подходящим для него делом. Он учился с некоторым даже любопытством, но без напряжения, без внутреннего сосредоточения на высоких идеях этой профессии. Он чувствовал себя в ней гостем, которому уважаемый метр показывает свою картинную галерею. Гость вежлив, предупредителен, он любознателен, но не восхищен. Никитина не посещали угрызения совести оттого, что он занимает чужое место: он знал, что и в этой устремленной в искусство профессии сможет найти для себя дело, которое потребует от него высокого напряжения ума и сил.
Николай старался не пропускать лекций, но если вставала дилемма — подработать или пропустить лекцию, он шел на пристань, твердо зная, что легко восстановит упущенное по учебникам или по записям однокурсников. Не пристрастие к деньгам и не равнодушие к учебе были тому причинами. Он хотел добиться самостоятельности, стремился к полной независимости, как материальной, так и духовной.
Но однажды, когда грузчики ждали его на причале, он вдруг решил пойти на первую лекцию нового курса, который ему, как будущему архитектору, и слушать-то было совсем не обязательно.
Высокий вальяжный профессор Николай Иванович Молотилов сочным баритоном читал с кафедры курс «Технология железобетона». Артистизм профессора, его могучая стать, сильные волны его голоса околдовали Николая. В том, что говорил профессор, чувствовалась раскованность мысли, вольный ум, способный взбудоражить фантазию. В первый раз за два года пребывания в институте Николай был заворожен вольным, просторным течением творческой мысли.
«Великий теоретик зодчих Древнего Рима Витрувий оставил потомкам три великих завета, которым во все времена подчинялись архитекторы и строители, — польза, прочность, красота. Как нераскрытую тайну хранит в себе сочетание этих трех начал универсальный материал, который мы с вами начинаем изучать. Из этого материала в скором времени нам с вами нужно будет переделать вторую природу — создать новую искусственную среду для обитания человека. Долгое время люди использовали для своих жилищ естественные продукты природы, сначала камень, потом дерево. Камень холоден и груб, дерево недолговечно и подвержено огню… Природа не производит бетона, но его знали строители Римской империи и зодчие Древней Руси. Он удивительно прост в изготовлении, обладает безграничной универсальностью свойств, но главное — имеет редкую способность крепнуть со временем. Но сегодня мы знаем об этом материале едва ли не столько же, сколько знали о нем наши предки.
Строители много раз забывали бетон, чтобы вновь открыть его и поразиться широте его возможностей. Разрушенная наполеоновским нашествием Москва, древние стены Кремля восстанавливались с помощью силикатного цемента. Это был русский бетон, и изобрел его русский человек, которого звали Егор Челиев. Его имени мы с вами сейчас не знали бы, не оставь он своих наставлений. Он так и назвал свой труд: «Полное наставление, как приготовлять дешевый и лучший мертель, или цемент… по опыту произведенных в натуре строений».
Следующий значительный шаг в раскрытии тайн этого материала совершил несколько позже парижский цветовод Жозеф Монье. Он первым открыл способность бетона приобретать крепость за счет других материалов, вбирать в себя свойства железа и стали. Произошло это совершенно случайно. Монье торговал не только цветами, но и рассадой. Он приспособился изготовлять бетонные корытца для выращивания луковиц тюльпанов. Но как легко изготовлялись его бетонные посудины, с такой же легкостью они разваливались. Однажды Монье сунул в цементный раствор несколько негодных обрезков проволоки.
И все-таки этому удивительному материалу не везло: слишком горячие головы брались за него, ожидая легких успехов. У железобетона оказался крепкий характер, намного крепче, чем хотелось бы торопливым строителям».
Профессор Молотилов рассказал о неудачных попытках строить из железобетона корабли и самолеты и предостерегал от чрезмерной переоценки его свойств. И вместе с тем: «Из бетона уже сегодня можно было бы возвести все, что возводят строители из других материалов. Облегченные его марки и разновидности могут полностью заменить на стройке дерево. Железобетон по многим характеристикам превосходит металлические конструкции, подкупая простотой изготовления и копеечной себестоимостью. В том, что сегодня железобетон не умеет быть красивым и выглядит непривлекательно, сам он нисколько не виноват. Его самое главное достоинство — дешевизна — часто идет ему во вред. Первые клубни картофеля, привезенные из Америки, были обернуты в золотую фольгу, их боялись выронить из рук. Приготовление картофеля доверялось лучшим поварам… К тому, что легко достается, и отношение, как правило, бросовое. Но цену вещам назначаем мы, люди. Я верю, что у бетона есть своя дорогая цена и он заставит нас по достоинству оценить его. Железобетон утвердит себя на строительстве плотин, мостов, причалов и пирсов для океанских кораблей. Овладеть свойствами этого материала, раскрыть великое множество его возможностей — эти задачи ожидают еще целые поколения строителей-ученых, строителей-исследователей, архитекторов и конструкторов, способных открывать двери в будущее. Мы научимся возводить из бетона прекрасные дворцы, выдающиеся памятники нашему времени — времени большой стройки, которое грядет! XX век назовут веком железобетона».
Речь Николая Ивановича Молотилова прозвучала гимном бетону. «На ваших глазах, при вашем живом участии произойдет полный переворот прежних представлений о строительном процессе. Он станет инженерным в высоком смысле этого слова», — говорил профессор Молотилов. Он предсказывал появление ячеистых бетонов, бетонов с легкими заполнителями, которые позволят возводить легкие и крепкие, невиданные дотоле сооружения.
В двадцатые годы Томский технологический институт был единственным на всю Сибирь техническим вузом, который готовил инженеров широкого профиля. Обучение велось на редкость прагматично: курсы лекций читали в основном специалисты, развивающие теорию на основе своего инженерного опыта, и все, о чем рассказывали они своим студентам, профессора либо уже реализовали в своей инженерной практике, либо готовили базу, развертывая на глазах студентов теорию будущих практических дел. «Книжных» профессоров здесь не жаловали, да их почти и не было. От своих преподавателей студенты Томского технологического института получали вместе с основами инженерной грамоты раскованность и инициативу, веру в могущество инженера, которую несли в себе преобразователи бескрайних просторов Сибири — первопроходцы индустрии: геологи, горные инженеры, металлурги и строители.
Методическая сторона такого преподавания часто оставляла желать лучшего: практические инженеры, инженеры-деятели не всегда были наделены педагогическим даром. Но у профессора Молотилова счастливо сочеталось предметное знание своей профессии и талант педагога. В довершение к этому в нем кипела страсть к исследовательской работе, в особенности к решению самых больных и насущных для стройки проблем.
Была в двадцатые годы у преподавателей Томского технологического института еще одна резкая отличительная черта, особенно ярко выраженная у профессора Молотилова: наскоро изложив азы своего курса, преподаватель отсылал студентов за пополнением традиционных знаний к учебникам и технологическим инструкциям, торопясь перейти к раскрытию тех проблем, над которыми работал в то время сам. Николай Иванович Молотилов вольно или невольно приобщал студентов к поиску, воспитывая исследовательскую страсть. Его как будто вовсе не заботило, как трудно студентам подниматься до уровня профессорского мышления. Ему казалось заурядным все то, что успело войти в учебники. После нескольких вводных лекций к своему курсу профессор Молотилов перешел к раскрытию новых технологических процессов изготовления железобетонных конструкций, до которых не только стройка, но даже исследовательская лаборатория еще не доросла. В каждой своей лекции он приучал студентов видеть в бетоне уникальный, способный выдержать любые нагрузки материал, из которого можно создать все, что создает творческая мысль архитектора и конструктора.