Покоренная поцелуем

Донна Валентина

– Черт возьми!
– пробормотал он и поспешил подолом платья прикрыть все, кроме ее икр. Он вновь обхватил руками ее лодыжки. Его взгляд начал блуждать по ее платью, поднялся до того места, где ее талия клинышком уходила между бедер, к ее грудям, к ее кудрявым волосам, рассыпавшимся у нее по плечам.

– Черт подери!
– снова выругался он, на сей раз чуть громче и потянулся рукой к бурдюку. Ее порция нагревалась возле огня, и ей не понадобится больше того, что он уже ей отлил.

Он выпил добрый глоток вина.

Мария вдруг чуть слышно застонала. Она дернула головой,

инстинктивно подвигаясь к огню, волосы у нее упали на сторону, открывая прекрасные, нежные черты ее лица - ее длинные ресницы отчетливо выделялись на фоне бледной кожи, губы у нее были полураскрыты, и на них выступала влага, мерцающая, соблазнительная, золотистая.

Ротгар опять приложился к бурдюку.

Она прижалась плотнее к нему ногами. Бедра ее раскрылись, обнажая чувствительную нежную кожу. Его мужское естество восстало, стесненное грубой тканью штанов. Все его тело охватила жаркая лихорадка, которую он мог разделить с ней, но что он будет за мужчина, если только посмеет облегчить свои муки, воспользовавшись этой беспомощной, лежащей перед ним почти без сознания женщиной?

Решительно переведя свой взгляд с ее бедер на огонь, Ротгар снова приложился к бурдюку, потом еще раз и еще.

Глава 9

Мария очнулась от боли в руках. Лишь наполовину придя в себя, она застонала, заколотила ногами, пытаясь тем самым унять боль. Вдруг она почувствовала, что ее ступням что-то мешает, что ее тело находится в неудобном положении, но ей никак не удавалось до конца открыть глаза, чтобы понять, в чем же дело.

Пытаясь встать на ноги, она искала точку опоры. Они, каралось, уперлись во что-то твердое, но податливое, во что-то покрытое волосами, излучающее восхитительную теплоту. Ее щиколотки тоже были придавлены чем-то и тоже чувствовали это чудесное тепло. Наконец она с трудом открыла глаза, чтобы удостовериться, что же ей мешает.

Картина, которую она увидела, заставила ее издать нечленораздельный вопль, и она принялась яростно двигать ногами, чтобы освободиться от сгорбленного, с вожделением глядевшего на нее Ротгара.

Он на самом деле неуклюже сидел, а верхняя обнаженная часть его тела покоилась в полулежачем положении на покрытом соломой полу. Стоило ли удивляться его вожделению, если ее широко раскинутые ноги лежали у него на покрытом волосами теле, на них не было чулок, а платье ее задралось самым непристойным образом.

Вновь завопив, она все же сумела освободиться от его хватки и кое-как встать на ноги. Ротгар, вскинув голову и приложив к уху ладонь, сказал:

– Кажется, у меня появились мыши.

– Мыши?
– взвизгнула она, ничего не соображая.

– Ну, опять этот звук. Не бойтесь, миледи, я вас спасу от их посягательств.
– Подняв бурдюк в притворном приветствии, он поднес его к губам, поднимая все выше и выше, а затем потряс им.

Любому дураку было ясно, что в нем ничего не осталось.

– Вы пьяны!

– Да, пьян, - согласился он, ужасно довольный своим состоянием.
– Но это ваша вина.

– Моя?
– На сей раз она сама поняла, что пищит, словно мышь.

Хотя она стояла перед ним одетой, а на нем, кроме штанов, ничего не было, он чувствовал себя здесь

гораздо уютнее, чем она. Он небрежно развалился перед огнем. Он не спускал с нее глаз, - полусонных, хитроватых, в которых сквозило.., желание.

Мария машинально схватила плащ и завернулась в него. Он даже не сдвинулся с места, но его дернувшиеся вдруг губы хотели, видимо, сказать, что все ее попытки скрыть от него свое тело, были напрасны, что он уже вполне насладился и мог позволить себе далеко не один, и далеко не случайный взгляд.

– Вы хотя бы оставили мне немного вина?

– Конечно, оставил, причем старательно смешал его с водой, - ответил Ротгар, наклоняясь над стоявшим возле огня горшком.
– Отличное вино, но его ведь очень много в Лэндуолде. Зачем нужно было ехать за этим в такую даль?

– Я приехала, чтобы предупредить вас об ужасной опасности, - сказала она.
– Однако принимая во внимание его полную беззаботность и вспоминая, как он стоял перед ней, сжимая в руках острый топор, она подумала, что предпринятые ею усилия напрасны.

– Предупредить меня? Но вы явились сюда и сразу упали в обморок.

– Нет, я не падала в обморок!
– возразила Мария.
– Вы ударили меня по голове топором!

– Да вы что?! Если бы я это сделал, то размозжил бы вам голову, как тыкву, и вы бы не стояли сейчас передо мной, жаждая моего вина и бросая на меня похотливые взгляды.
– Его наглость лишила ее дара речи.
– Ужасная опасность? повторил Ротгар, словно разговаривая сам с собой.
– Если бы это было так, то мне на самом деле пришлось бы туго. Лезвие моего топора так глубоко ушло в косяк двери, что мне придется до утра возиться с ним, чтобы извлечь его оттуда. Ваше "предупреждение" лишило меня оружия, и теперь я становлюсь легкой добычей для любого желающего со мной разделаться. К тому же, пытаясь не размозжить вам череп, я мог запросто остаться калекой на всю жизнь. Вот, полюбуйтесь.

Задрав ногу, он пошевелил своей ступней перед ее носом. Может, его лодыжка на самом деле немного распухла - ей было трудно судить, так как ее взор против ее воли устремился вдоль его ноги, к самому паху.

Мария услыхала короткий, громкий смех, когда он наконец понял, на какой части его тела сосредоточилось ее внимание. Он выпрямился, штанина снова скрыла всю ногу, а собравшиеся возле его глаз насмешливые морщинки еще больше подчеркивали во взгляде что-то чувствительное, что-то первобытное.
– в нем что-то затаилось, что-то настороженно ждало. Каждый квадратный дюйм на ее теле, каждый волосок, казалось, задрожал в ответ на этот вызывающий взгляд.

– А теперь я выпью свое вино, - пробормотала она, торопливо отворачиваясь от него, чтобы он не заметил похотливой реакции, отразившейся в ее глазах. Она присела возле огня и начала шарить руками в поисках горшка. Она тут же одернула их, нечаянно прикоснувшись пальцами к раскаленному металлу. Потом она все же взяла его в руки, поднесла к губам, несмотря на обжигающую его теплоту и толстый слой сажи, и радовалась этим неудобствам. Она была готова сделать все что угодно, - только бы усмирить незваный порыв, настойчиво влекущий ее все ближе к нему.