Покорившие судьбу
Шрифт:
Снизу послышались шаги – он взбегал по лестнице, перескакивая через ступеньку, и вскоре дверь распахнулась, и Эдвард, швырнув на ближайший диван шляпу с перчатками, бросился к Джулии и заключил ее в объятья.
– Я только приехал домой, – не успев отдышаться, заговорил он, – как дядя сообщил мне о твоем несчастье. Я тотчас примчался.
– Тотчас примчался, – повторила она, вспоминая лорда Питера. Боже, какие они разные! По щекам ее заструились слезы. – Не плачь, моя хорошая!.. Я здесь, я с тобой.
– Где ты был? – В голову лезла какая-то чушь: Корнуолл, контрабандисты. Что, если подозрения
Эдвард слегка отклонился назад и отвечал, не размыкая рук:
– В Корнуолле. К несчастью, поездка оказалась не очень удачной: дело не выгорело, и с этим еще придется что-то решать… Но, клянусь, это никак не повлияет на наши с тобой отношения. Скоро я все улажу и тогда смогу целиком посвятить себя тебе и сестрам. А теперь, прошу тебя, расскажи мне все.
Усадив ее на тот самый диван, на котором всего пять дней назад лорд Питер просил ее руки, Эдвард стал задавать вопросы, и она говорила: о том, как умирал отец, как после его смерти к ней сразу же зачастили торговцы и как трудно оказалось сдать внаем Хатерлейский парк.
– Папины кредиторы пока разговаривают со мной очень учтиво, но скоро, я уверена, они потребуют от меня уплаты долгов. Ах, Эдвард, я не знаю, что мне делать!.. До сих пор у меня была хотя бы одна драгоценность, которую мне вот уже несколько лет приходилось прятать от отца, но в последний день он каким-то образом разыскал ее и забрал… чтобы играть вечером у сэра Перрана. Твой дядя очень добр к нам, он помогает мне искать съемщика для Хатерлея, но и ему, как выяснилось, папа задолжал пять тысяч фунтов. Я, разумеется, должна отдать ему долг, но как?
При этих ее словах на скулах у Эдварда заходили желваки, и его серые глаза вспыхнули гневом.
– Это сэр Перран виноват в случившемся! Я был там и видел все собственными глазами. Он должен был остановить игру задолго до окончания вечера.
Джулия пожала плечами.
– Какой смысл винить кого-то в том, что мой отец ступил на порочный путь?
– Идущего по любому пути можно остановить или подтолкнуть, – отвечал Эдвард, не сводя с нее глаз.
– Идущий волен сам свернуть с дороги, когда убедится, что она ведет его не туда. Нет, я не хочу ни в чем винить сэра Перрана. Знаешь, после папиной смерти он проявил к нам такое участие – даже предложил оплатить какой-то из папиных долгов… Разумеется, я отказалась.
Эдвард, которому нечего было на это возразить, лишь молча поднес к губам ее тонкие пальцы, потом легонько притянул ее к себе и поцеловал в губы. От чувств, которые всколыхнулись при этом у нее в груди, глаза Джулии снова наполнились слезами.
Наконец, оторвавшись от нее, Эдвард сказал:
– Боже, как я соскучился по тебе за эти дни! Ты не представляешь, с каким тяжелым сердцем я расставался с тобою в пятницу! Мучительно было уезжать, зная, что я так нужен тебе здесь.
Он снова наклонился к ней, но Джулия, положив ладонь ему на грудь, не позволила себя поцеловать.
– Эдвард, я должна тебе кое-что сказать.
Он нахмурился.
– Что-нибудь серьезное?
– Да… думаю, что да. Знаешь, в пятницу после папиного обморока и после того, как ты сообщил мне о своем отъезде, я приняла одно решение. В тот вечер на балу, как раз перед тем,
– Эк, сподобился! – усмехнулся Блэкторн. – Надеюсь, ты ему отказала?
Как странно, подумала Джулия, он как будто не видит непомерной тяжести свалившихся на них испытаний. Не видит или не хочет видеть? Ему тяжело было уезжать в Корнуолл, зная, что он нужен ей здесь, – пусть так, но ведь он уехал. Уехал, предоставив ей бороться в одиночку, – и она боролась как могла.
– Думаю, вряд ли ты сможешь меня понять, но… я не отказала ему.
Эдвард долго молчал, потрясенно глядя на нее.
– Ты права, – наконец проговорил он. – Я не могу этого понять.
Джулия встала и отошла к камину. Мысли ее путались и метались. Эдвард уязвлен? Но разве она уязвлена меньше? А ему как будто нет до этого дела…
Эдвард тоже поднялся с дивана и встал рядом с Джулией. Лицо его было угрюмо, серые глаза, казалось, пронзали ее насквозь.
– Разве мы с тобою не решили, что сообща мы в конце концов найдем выход из положения?
– Это решил ты, а не я, – просто ответила она. – Да, ты много раз говорил, что найдешь выход, и я много раз верила тебе, а потом приходила домой и узнавала о новой папиной выходке. Мне… мне ничего не оставалось делать. Я должна была принять предложение лорда Питера.
Опустив глаза, она принялась рассматривать зеленые и золотистые узоры ковра у Эдварда под ногами. На нем были начищенные до блеска сапоги с черными отворотами. Господи, зачем он уехал тогда, в пятницу?
Наконец, собравшись с мыслями, она снова перевела взгляд на его лицо и продолжала:
– Я не могла ему отказать, потому что мне было слишком страшно. В субботу мы с лордом Питером договорились, что он встретится с папой и попросит у него моей руки, а когда все формальности будут соблюдены, мы объявим о нашей помолвке. Но в воскресенье перед рассветом, вернувшись от сэра Перрана, папа застрелился. – Как странно, что она могла так спокойно, почти равнодушно произносить эти слова. – За два дня я послала лорду Питеру три письма, но почему-то не получила ответа. Во вторник на похоронах было много людей, среди них даже те, кого я вовсе не знала, но лорд Питер так и не приехал. Мне это показалось странным – ведь он должен был знать о случившемся. Поэтому сегодня я сама поехала к нему в гостиницу в надежде поговорить с ним и выяснить, что ему помешало приехать в Хатерлей… Только что в гостинице мне сообщили, что он уехал в Брайтон по крайней мере до конца лета.
С трудом договорив последние слова, Джулия отвернулась и перешла к окну, из которого несколько минут назад она увидела двуколку Эдварда. Небо над Хатерлеем было затянуто серыми тучами, вот-вот мог пойти дождь.
Услышав за спиной шаги, она догадалась, что Эдвард тоже приближается к окну. Он остановился так близко от нее, что от его дыхания дрожал завиток у нее над ухом.
– Ты знаешь мое мнение о лорде Питере, и он его лишь подтвердил. Однако ни он, ни его так называемое предложение, от которого он тут же постарался откреститься, меня сейчас не интересуют. Волнует другое: ты мне совсем не веришь.