Покорившие судьбу
Шрифт:
– Друг мой, его мысли сейчас заняты вопросами, имеющими чрезвычайное значение для Англии и для всей Европы. Наивно было бы ожидать, что ваши заботы покажутся ему важнее европейской войны. Надо как-то постараться убедить его, что вы должны были остаться и что для вас покинуть в такой момент своих сестер значило бы то же самое, что для него бежать с поля боя.
Джулия погрустнела.
– Я пыталась ему это объяснить, когда мы с ним виделись перед отъездом. Но теперь я иногда думаю: быть может, я была не права? Быть может, надо было тогда бросить все и уехать в Брюссель?
Леди Тревонанс покачала головой.
– Я полагаю, что вы
– Думаю, вряд ли у меня это получится, – сказала Джулия. Она попыталась представить, как ее сестры останутся в Лондоне без нее, но ей это не удалось.
– Через неделю мы с Тревонансом тоже едем туда. Может быть, присоединитесь к нам? Я понимаю, вам кажется, что Элизабет, Каролина и Аннабелла ни дня без вас не проживут, но, поверьте, вы недооцениваете своих сестер.
– Вы очень добры, – пробормотала Джулия. При мысли о возможной поездке в Брюссель вместе с леди Тревонанс сердце ее гулко забилось. – Я подумаю. Поверьте, мне очень хочется туда поехать.
– Что ж, подумайте, – сказала леди Тревонанс и ласково потрепала руку Джулии.
24
Сэр Перран, с большой картонкой под мышкой, стоял на пороге гостиной Джулии. Сердце его часто колотилось. Это было странно: по-видимому, его желание видеть ее было сильнее, чем того требовали цели его визита. Он медленно втянул в себя воздух и постарался успокоиться. Григсон, проводивший гостя до дверей, держался скованно и явно избегал его взгляда. Когда престарелый слуга, так и не подняв глаз на бывшего хозяина, поклонился и ушел, сэр Перран с любопытством осмотрелся.
До сих пор он ни разу не бывал в доме своей жены на Аппер-Брук-стрит и теперь остался очень доволен увиденным. Во всем проявлялся безупречный вкус хозяйки и ее умение воплотить задуманное. Обстановка гостиной радовала глаз приятной простотой и отсутствием кричащей позолоты, к которой частенько тяготели дамы.
Стены гостиной были обтянуты узорным светло-голубым шелком. Окна с видом на оживленную улицу были занавешены полупрозрачным муслином и – поверх него – искусно задрапированы золотистым шелком: обе занавески, выходившие из-под сборчатой оборки наверху, были пущены наискось к одной стороне окна и перевязаны золотым шнуром с кистями. Ласковое майское солнце струилось сквозь золотистый шелк и муслин и оживляло сине-золотой узор восточного ковра на полу.
Камин располагался напротив двери. Вышитый каминный экран был отставлен к стене, и приятное тепло от тлеющих углей свободно разливалось во все стороны. В дальнем левом от камина углу стояло фортепиано красного дерева, на стене над ним висели четыре
Напротив фортепиано, то есть слева от входа, поблескивал полировкой большой буфет красного дерева, на котором превосходно смотрелась ваза с белыми розами в обрамлении веселых маргариток и большой серебряный подсвечник. Второй такой же подсвечник стоял на письменном столе справа от входа, рядом с подносом для перьев и серебряной чернильницей филигранной работы. К камину были придвинуты два дивана и одно кресло с обивкой из такого же голубого шелка, что и на стенах гостиной. Тут же стояли два черных лаковых «ампирных» стула с сиденьями в белую и золотую полоску.
Кроме того, в разных местах гостиной были для удобства расставлены небольшие столики. На фортепиано лежала раскрытая нотная папка Каролины, на дальних столиках книги – по-видимому, томики стихов, – а на столике возле голубого кресла пяльца Джулии, ножнички для рукоделия и несколько разноцветных жгутиков вышивального шелка. Многочисленные подушечки с цветочной вышивкой на обоих диванах навевали приятные воспоминания о лете. Да, пожалуй, даже самый придирчивый критик нашел бы убранство этой комнаты безупречным.
Опираясь на трость и все так же держа картонку под мышкой, сэр Перран пересек гостиную и опустился на ближний к камину стул, положил картонку на колени и стал ждать. У него было странное ощущение, будто он впервые шагнул в загадочный и неведомый ему мир – мир женщин. С мужчинами, особенно с теми, кто мыслил широко и заправлял большими делами, он чувствовал себя как рыба в воде. Тут он знал все правила игры и без труда мог предсказывать ходы. Но этой весной ему столько раз приходилось ловить на себе осуждающие взгляды и сталкиваться с подчеркнутой холодностью самых влиятельных лондонских дам, что в конце концов это вывело его из обычного равновесия. Все это, разумеется, были плоды работы леди Тревонанс и леди Каупер – двух ревностных покровительниц Джулии. Спустя всего полмесяца после ее ухода он убедился, что загадочная армия, одетая в муслин и разноцветные шелка, не менее сильна и непобедима, чем армия Веллингтона, и что пытаться повредить Джулии в глазах света будет так же разумно, как, скажем, явиться на званый вечер нагишом.
Но тут, в ее собственной гостиной, за спиной у Джулии не будет леди Тревонанс, и они смогут наконец поговорить без свидетелей. Сэр Перран нимало не сомневался, что при таких условиях он найдет аргументы, чтобы убедить ее вернуться.
Но тогда почему он сидит как на раскаленных угольях?
Дверь отворилась, и на пороге появилась Джулия. Она стояла с гордо поднятой головой, ее золотые волосы были скручены в низкий пучок на затылке, в ушах покачивались жемчужные сережки. На ней было утреннее платье абрикосового шелка с высоким воротничком и отделкой из кружева кремового цвета.
Вот стоит настоящая знатная дама, подумал баронет. Пожалуй, сейчас она выглядела лет на десять взрослее, чем в тот день, когда он вел ее к алтарю.
– Добрый день, сэр Перран, – кивнула она.
Он поспешно поднялся со стула. Джулия скользнула чуть удивленным взглядом по картонке, которую он все еще держал в руке, но тут же, видимо, потеряла к ней интерес. Подойдя к камину, она опустилась в голубое кресло напротив гостя. Неглупо, подумал он; она хочет говорить с ним на равных.
– Что вам угодно? – осведомилась она.