Пол и секуляризм
Шрифт:
К XIX веку противопоставление секуляризма и религии оформилось в новую бинарную оппозицию — мужчины и женщины, мужественности и женственности. Град Мирской предстал в буквальном смысле вотчиной мужчин, внутри его стен и у него в подчинении находилась феминизированная сфера религиозности. Установление этого разделения по-разному и в разное время происходило в разных странах. В большинстве католических государств, таких как Франция, имели место прямые атаки на церковную власть, в протестантских Англии и Америке, наоборот, была секуляризирована сама религиозная практика, но во всех случаях связь женщин и религии была очевидна. Это не означает, что религиозные институты находились в руках женщин: без сомнения, и католическая, и протестантская церкви были глубоко патриархальными организациями. Скорее, секуляристские кампании XIX века использовали язык полового различия для того, чтобы обезоружить власть религиозных институтов не через отмену, а через их феминизацию.
Начиная с XIX века происходили изменения в мобилизации дискурса секуляризма: использовался знакомый набор оппозиций, но с присвоением им иного смысла. «Политическое» и «религиозное» в XIX столетии означало нацию в ее противопоставлении институционализированной религии (государство
Секуляризм снова занял ключевые позиции в конце XX столетия с возвращением религии как социальной и политической силы и, в особенности, в связи с тем, что на смену советскому коммунизму как угрозе Западу в конце холодной войны пришел ислам. В современном дискурсе секуляризма сферы политического и религиозного понимаются иначе, чем в XIX столетии. «Политическое» означает либеральную демократию; «религиозное» — ислам. Гендерное равенство изображается в категориях различия между обществами «покрытыми» и «непокрытыми», сексуально раскрепощенными и сексуально закрепощенными. В этом противопоставлении и религия (которая раньше была вопросом частного сознания в западных демократиях), и секс (который раньше ассоциировался с наиболее приватной и интимной стороной жизни) вступили в область публичного. Христианство стало синонимом демократии, а асимметричная взаимодополняемость мужчин и женщин, на которой в XIX веке основывался дискурс секуляризма, была перенесена на противопоставление судеб женщин на Западе и на Востоке.
Значение слова «секуляризм» поменялось сообразно политическим и социальным целям тех, кто использует этот термин. В то же время сам нарратив обладал большой устойчивостью. Наш взгляд на историю сформирован этим нарративом; политические апелляции к нему приобретают убедительное влияние благодаря упрощенным линиям разделения между традиционным и современным, репрессивным и эмансипаторным. В версиях дискурса, относящихся к XVIII и XIX векам, гендерное неравенство давало модель для организации национальных государств, распределения гражданства и обоснования имперского правления. В нынешней версии секуляризм стал синонимом (слабо определенного) гендерного равенства, которое отличает Запад от Востока, христианскую секулярность от исламской. Когда секуляризму приписываются эти устойчивые качества, у него появляется своеобразный религиозный аспект, столь же фундаменталистский, как и ислам, которому он противопоставляется. Почему секуляризм вернулся в наш лексикон после того, как он десятилетиями отсутствовал в риторике освободительных движений — движений, которые порой воодушевлялись глубоко религиозным духом? Каким образом различные обращения к секуляризму формировали политику, законодательство и институты, а также наше понимание истории? Вот некоторые из вопросов, которые я затрагиваю в данной книге.
Исторические данные
Я начала этот проект, потому что знала, что нынешнее утверждение о том, что секуляризм является синонимом женской эмансипации, — попросту неправда. Поскольку я изучала историю гендера и женщин во Франции, я была поражена, когда услышала, как политики утверждают, что гендерное равенство — первостепенная ценность демократии, восходящая по меньшей мере к Великой французской революции. Мои работы и работы многих ученых, вдохновлявшихся феминизмом второй волны и постколониализмом, снова и снова показывали, как женщин в современном западном обществе отстраняли от участия в политике и отводили им сугубо подчиненную роль в семье и на рынке труда. Я еще вернусь к этим работам далее в книге. Помимо прочего, в них показано, что в основополагающих документах западных демократий о гендерном равенстве ничего не сказано, даже когда власти заявляют об универсальных принципах прав человека. Не то чтобы половое различие игнорировалось в такие моменты, но вопрос о его неудобном присутствии решался путем исключения женщин из публичной сферы. Во Франции вплоть до 1990-х существовала мощная оппозиция, главным образом со стороны политиков-мужчин, восстававшая против закона о паритете, гарантировавшего женщинам равный доступ к выборным политическим должностям [25] . Даже после принятия этого закона в 2000 году до равенства было еще далеко; на выборах в законодательные органы в 2012 году женщины получили всего 25 % мест — удвоив свое прежнее представительство, — но политики-мужчины продолжали мешать женщинам в получении политических должностей. Слышать, как те же самые политики заявляют о гендерном равенстве как первостепенной ценности, по-прежнему удивительно, если не сказать больше. Из этого можно только сделать вывод о том, что они инструментализируют это понятие в своих крайне специфических целях.
25
Wallach Scott J. Parite: Sexual Equality and the Crisis of French Universalism. Chicago, 2005.
Гендерное равенство стало первостепенной задачей для французских политиков не раньше этого столетия и только в пику исламу. Я поняла это, когда занималась изучением закона 1905 года об отделении церкви от государства во Франции. Я просматривала судебные решения о применении этого закона в период 1905–2005 годов Государственным советом (французский административный суд самой высокой инстанции, который занимается оценкой законности действий государственных органов). С 1905 по 1987 год этот суд предполагал, что вопрос о религии имел мало отношения к «женскому вопросу» {4} , [26] . Даже когда суд давал свое первое заключение о правомочности запрета
26
Conseil d’Etat. Reflexions sur la laicite. Paris: Conseil d’Etat, 2004. P. 295.
27
Ibid. P. 341.
Случай Франции не единственный пример того, как резкое противопоставление Запада и ислама служит для того, чтобы скрывать сохранение неравенства на Западе. Дискриминация по признаку пола очевидна и в прошлом, и сегодня. Федеральный суд Швейцарии, приняв в 2001 году решение не в пользу учительницы, желавшей носить хиджаб в классе, утверждал, что «это плохо согласуется с принципом гендерного равенства, который является фундаментальной ценностью нашего общества, защищенной особой статьей нашей федеральной Конституции» [28] . В Швейцарии у женщин не было права голоса до 1971 года, поэтому трудно увидеть в гендерном равенстве давний «фундаментальный» принцип.
28
Цит. по: Ibid. P. 128; см. также P. 206. Dahlab v. Switzerland, Application № 42393/98 ECHR (2001).
Сегодня нет недостатка в документально подтвержденных свидетельствах дискриминации женщин в странах Запада: они в среднем зарабатывают меньше, чем мужчины, и далеки от равенства в политическом представительстве; женщины из рабочего класса и мигрантки находятся в самом низу шкалы заработной платы, часто их возможности трудоустройства ограничиваются индустрией «заботы»; раса играет важную роль в том, почему с женщинами обходятся иначе, чем с мужчинами; «стеклянный потолок» все еще препятствует доступу женщин к высшим должностям в корпорациях и в бюрократической иерархии; домашнее насилие над женщинами всех классов продолжает расти тревожными темпами; мизогинические атаки усиливаются; сексуальные домогательства — повседневный факт, с которым многие женщины сталкиваются на работе, в школе и на улице; доступ женщин к средствам контрацепции и право на аборт подвергаются серьезным атакам со стороны религиозных фундаменталистов и политических представителей в США и в других странах. Этот список можно продолжать долго. Это не означает, что женщины по всему миру сталкиваются с одними и теми же трудностями, я только хочу сказать, что идея о том, что неравенство существует только для мусульманских женщин, попросту ложная. Разительный контраст между исламом и Западом работает на то, чтобы отвлечь от этих трудностей на стороне Запада, а также затемнить предшествующую историю, в которой (как я покажу в последующих главах) сторонники секуляризма представляли жизнь в категориях идеализированных раздельных и неравных сфер — политической/религиозной, публичной/частной, разума/аффекта, мужчины/женщины. По их утверждениям, якобы естественное различие между полами служило социальным основанием современных западных национальных государств; половое различие обеспечивало расовое превосходство западных стран над «другими» — в Африке, Азии и Латинской Америке.
Христианский секуляризм как признак расового превосходства
В ходе подготовки этой книги я была поражена тем, как, вопреки установившемуся противопоставлению религиозного и светского, христианство было включено в секуляризм. Я уже упоминала идею Хантингтона о столкновении цивилизаций, которая подразумевает противостояние западного христианства и сторонников ислама. Это ассоциирование христианства с западной демократией — устойчивая черта современного дискурса о секуляризме. По всей видимости, оно является наследием Вестфальского мирного договора 1648 года, положившего конец религиозным войнам в Европе и установившего принцип государственного суверенитета (в частности, право правителя самому определять религию на своей территории) для всего христианского мира. В результате государственный суверенитет (какой бы ни была форма правления) и христианская практика стали неразрывно связаны.
Еще сильнее секуляризм и христианские традиции стали ассоциироваться друг с другом в XXI веке. Когда, например, верхняя палата Европейского суда по правам человека в 2001 году постановила, что в аудиториях итальянских государственных школ может висеть распятие, она сделала это (перверсивным образом, как может показаться многим из нас) во имя секуляризма. Суд заявил, что распятие является культурным символом, представляющим идентичность «итальянской цивилизации» и «ее систему ценностей свободы, равенства, человеческого достоинства и религиозной терпимости, и, соответственно, секулярной природы государства» [29] . В 2006 году папа Бенедикт XVI отождествил христианство с разумом (ключевой чертой секуляризма, раньше считавшейся у антиклерикалов Европы антитезой католицизму), приписав ему развитие Европы и противопоставив его (со ссылкой на мнение византийского императора XIV века) иррациональному насилию ислама [30] .
29
Cour Europeenne des Droits de l’Homme. Grand Chambre, Affaire Lautsi et autres, c. Italie (Requete no. 30814/06), March 18, 2011, 15:11.9.
30
Ratzinger J., Habermas J. The Dialectics of Secularization: On Reason and Religion. San Francisco.