Поль Верлен
Шрифт:
Кажется, тучи начинали рассеиваться. Материальное положение улучшалось. Он даже писал Шарлю Морису: «Когда я выйду отсюда, у меня будет хлеб и крыша над головой, по крайней мере, на время». Наконец-то он выбрался из ямы и продолжал двигаться вверх. Друзья могут верить в него, он не обманет их надежд.
Завершилась целая эпоха. На этот раз, весной 1888 года, из больничной неволи освободится совсем другой Верлен. У этого Верлена будет одно только желание — жить, наконец!
Глава XIX
КАЗАЛЬС, ИЛИ ПОСЛЕДНЯЯ ВСПЫШКА (20 марта — конец декабря 1888 года)
С 450 франками в кармане 20 марта 1888 года в 9 часов утра Верлен покинул Бруссе.
В тот же день он остановился в гостинице «Руайе-Коллар», что на улице Руайе-Коллар, дом 14, между бульваром Сен-Мишель и улицей Сен-Жак, рядом с Люксембургским дворцом. Вероятно, этот отель ему посоветовал его друг, Эмиль Ле Брен, преподаватель «Эколь Альзасьен», живший там же. Гостиница «Руайе-Коллар» была огромным массивным зданием. Рядом находился дом, где 24 мая 1871 года был арестован Рауль Риго (он сам мужественно сдался полиции, когда по ошибке вместо него собирались расстрелять хозяина дома).
Хозяева, г-жа Тьери и ее сестра, были горды принять у себя такого известного поэта. Верлен оказался очень неудобным постояльцем (особенно тяжело было по средам, когда он принимал гостей), но сестры Тьери восхищались им и терпели.
С 8 часов вечера начиналось дефиле. Толпы гостей заполняли лестницу. Здесь часто бывала молодежь, поскольку приемы у Верлена в скором времени стали событием «левого берега». Здесь встречались «старики» (Вилье де Лиль-Адан, Малларме, Блемон, Мореас) и «юная поросль» (Гюстав Кан, Леон Дешан, Адольф Ретте, Морис Леблон, Реймон Мейгрие и другие), толпились любопытные, журналисты. У хозяина гостеприимного дома для каждого находилось теплое слово. Он представлял гостей друг другу, заводил дискуссии, просил пришедших почитать их новые стихи и тщательно заботился о том, чтобы стаканы были всегда полными (пили ром, коньяк и пиво) и на тарелках всегда была еда (пирожные, фрукты, пироги).
Естественно, при таких условиях деньги текли как песок сквозь пальцы, но его это не волновало, лишь бы только вечера продолжались. Верлен жил только теплом своих друзей, в огне литературных, религиозных и политических споров (в религиозных особенно блистал Вилье [547] ). Собравшиеся обсуждали текущие события, рассказывали истории. И в этой атмосфере дружбы, смеха и поэзии Верлен чувствовал возвращение молодости.
От этих знаменитых сред сохранились два наброска Казальса. На одном Верлен изображен в виде Силена, в пижаме, стоящим поодаль. На другом — он в толпе, между Анри д'Аржи и Габриэлем Викером, рядом с ними Вилье, Рашильда, Лоран Тайад, Мореас, Телье, Берришон, Клерже и сын Эрнеста Ренана, Ари. В центре — сам Казальс а-ля денди с вызывающим моноклем в глазу, в руке цилиндр [548] .
547
Свидетельство Рашильды. Прим. авт.
548
Первый из этих рисунков воспроизводится в «Энциклопедическом журнале» за 1893 год, второй — в «Пере» за февраль 1896 года, и оба — в Рюшон, 1947 [786]. Прим. авт.
Иногда эти вечера продолжались в любимом кафе Верлена «Франциск I». Это кафе, которое он называл «роскошным», находилось напротив ограды Люксембургского сада, на углу бульвара Сен-Мишель и улицы Гей-Люссака. Верлена всегда, не только по средам, можно было найти именно здесь, в первом зале. Правда, здесь он не работал и ничего, кроме писем, не писал. Однако не оставлял он без внимания и другие заведения: кафе «Ля Палет», «Золотой петушок», «Лё Каро», «Дофинские Альпы». Но в это время Верлен не пьет. Лоран Тайад пишет, что Верлен вовсе не был таким пьяницей, как его рисуют, все сильно преувеличено, а Поль Фор заявляет, что видел поэта десятки раз и никогда тот не был пьян [549] . Это подтверждает и Рашильда: «Абсент он скорее выливал, чем выпивал» [550] . Действительно, он в это время держался, иначе бы сестры Тьери не приглашали его обедать с ними.
549
«Кандид» за 21 декабря 1938 года. Прим. авт.
550
Казальс и Ле Руж, 1911, с. 191. Прим. авт.
Когда пришло лето, вечера по средам стали скучными, им не хватало разнообразия и глубины. Верлену пришлось воззвать к своим верным друзьям. «Поверьте и скажите своим знакомым, что мои среды впредь станут серьезными», — пишет он Казальсу 20 августа 1888 года. Возможно, что его вечера стали игнорировать еще и потому, что пришлось сократить расходы на «буфет».
Но какая разница?! Что сделано, то сделано. После стольких
Итак, к нему снова пришла слава. Жюль Леметр, известный критик, по просьбе Жюля Телье посвятил поэту большую статью в «Ревю блё». Главная его идея заключалась в том, что на фоне хаоса посредственности ярко выделяется г-н Поль Верлен, поэт искренний, но, к сожалению, испорченный своим порочным временем: «У него чувства больного, но душа ребенка, он полон наивного очарования, но апатичен. Он декадент, но более — он примитивист». Немного позже еще один великий критик, Фердинанд Брюнетьер, в «Старом и новом свете» пришел к такому же выводу: «Верлен талантлив, но он из школы Бодлера, он мистификатор с навязчивой манией». Верлен никогда не простит этот плевок в лицо автору «Цветов зла» [551] , но это не главное, лишь бы о нем говорили. Именно в этом году он взял реванш за свой унизительный провал в «Современном Парнасе», напечатав восемь стихотворений в третьем томе «Антологии французских поэтов», изданной Лемерром. Но, тем не менее, предисловие Огюста Доршена было резким. По поводу «Мудрости» читаем: «Идеология очень четкая, но нельзя того же сказать о форме; слова часто теряют смысл, мысли расплывчаты, образы не связаны, во фразах нарушен синтаксис, в стихах отсутствует ритм». Такой же трезвой, но более приятной была рецензия (на 19 страницах!) Жюля Телье в «Наших поэтах»: «Какая странная поэзия, не похожая ни на чью другую! Она одновременно и искренняя, и эгоистичная». Еще более лестной и тонкой была рецензия Шарля Мориса в его книге «Поль Верлен». Она вышла в издательстве Ванье в конце 1888 года. Черты характера были набросаны лишь слегка (бессмертный ребенок, вечный Дон Кихот), но эта статья и была скорее свидетельством дружеской привязанности, чем настоящей критикой.
551
См. стихотворение «Вечный дурак» в сб. «Инвективы».
Но это все было прошлое.
А настоящее — это сборник «Любовь», вышедший в марте 1888 года у Ванье. В сборнике речь идет о двух «сыновьях» Верлена: Жоржу, настоящему, он посвящен, а о Люсьене рассказывает душераздирающий плач из двадцати четырех стихотворений (в переиздании 1892 года добавлено еще одно). Все остальное — благодарности и сожаления, различные воспоминания (о тюрьме в Монсе, о Борнмуте, Лондоне и Куломе) и неясные раздумья. В этом сборнике — по качеству он значительно уступает «Мудрости» — есть несколько действительно прекрасных стихотворений:
Край моего отца лесами изобилен, Там волчий взор горит и в чаще кличет филин, Черника там крупна, дубравы зелены [552] …Но увы!
Вдруг буря началась: деревья зашумели, И тут же гром, и град, и молнии сполок. Беда и нищета, и позабытый Бог [553] …Интересно, что стихотворение заканчивается аллюзией на начало «Озарений» Рембо:
552
«Пейзажи», сб. «Любовь», пер. М. Бородицкой.
553
То же.
Хотя успех и не был оглушительным, знатоки оценили искусность ностальгических стихотворений. «Вы несомненно очень выросли», — писал ему Теодор де Банвиль. Однако иные почувствовали себя оскорбленными тем, что Верлен осмелился смешать религиозное вдохновение со стихотворениями, посвященными подозрительной дружбе с молодым человеком. «Евангельскую Тайную Вечерю он ставит на одну доску с платоновским „Пиром“», — писал Огюст Доршен.
554
То же. В стихотворении Рембо «После Потопа», открывающем сборник «Озарения», сказано так: «Как только утихло подобье Потопа, заяц остановился в траве и кивающих колокольчиках и помолился радуге сквозь паутину» (пер. Н. Стрижевской).