Полдень Брамы
Шрифт:
Птенец, тоненькое присутствие, греза, солнечный сквозняк, пробивающийся сквозь пух волос… кто ты?
Твое присутствие почти зримо. Если б не знал наверняка, что психика моя уныло прочна, решил бы, что меня посещает галлюцинация.
Стоит только стихнуть мутно-бордовому гулу, вызванному Ниной — одинокой оголодалой ведьмой, — как я снова с тобой.
Прежде я видел тебя лишь вполоборота — щеку, ухо, уголок глаза, размах ресниц… Сейчас ты повернулась ко мне. Широко распахнула глаза, оглушительно серые.
Ресницы светло-рыжие, косо растущие… Кажется, царапают
Я хорошо различаю интонации твоего голоса. Ты не выговариваешь «р», как почти все дети твоего возраста, и слегка пришептываешь.
И девочка, и туман вечерний, и солнышко…
Но — странное дело — все чаще я говорю с тобой о серьезных, совсем не детских вещах — вот как сейчас: о Нине, о Школе — и ты понимаешь! Сколько же тебе лет?
(Нисколько — и все, ибо в вечности нет летоисчисления…)
Как я и предчувствовал, не следовало писать Альбине про Нину и наши с ней астрально-животные страсти.
Сегодня пришло письмо из Элисты, как всегда очень толстое, много мелко исписанных больших листов.
Она пишет, что рада за меня, рада, что в Школе со мной происходят такие удивительные вещи. Правда, ей это не в диковинку. С ней постоянно, чуть ли не каждый день что-то происходит в этом роде, и без всякой Школы.
«…Однажды — я тогда дочитывала восьмую книгу Кастанеды — небо разверзлось, и оттуда грянула музыка, никакая не галлюцинация, а физическая волна, она сорвала меня со стула и подбросила под потолок, потом опустила тихо назад. Огромное множество струнных инструментов с колокольчиками — так я теперь анализирую эту музыку, но это очень обще и приблизительно.
…Олли много раз посещали меня и трясли мой дом. И не только дом: как-то ночью ехал по улице всадник и бил бичом по асфальту. Это была разрушающая сила! Я думала, что умру в ту ночь, так разваливалось мое тело, а особенно мозг. Но об этом надо писать новеллу… В прошлом году ночью петух приходил под окно и вел себя, как человек. И, уверяю вас, все это лишь малая толика всего, что было и есть. Постоянно в доме взрывы, стуки, голоса. Уже ни на что не реагирую, для меня это естественная среда.
…И еще случай. Я шла от подруги после полуночи домой и уже на подходе к своей улице увидела, что дорогу перебежал человек и спрятался за трансформаторной будкой. Я перешла на другую сторону улицы, и, когда поравнялась с будкой, он выскочил ко мне. Это был молодой, худой человек, обеими руками у живота он держал нож, острием вперед. Странно, мне не было страшно, я как раз читала молитву „Живые помощи“. Стоим, смотрим друг на друга. Вдруг он разевает рот и орет: „А-а!“ Будто кто схватил его сзади, и с воплем ужаса убегает. Вот такие пироги. Как тут не вспомнить „молчаливого защитника“, которого получает воин?»
Относительно моей «страсти» она отозвалась довольно резко, с внятным холодком отстранения.
«Я не знаю, зачем вы мне написали об этом. Не с кем было поделиться? Неужели у вас нет приятелей-мужчин вашего возраста, с которыми гораздо естественней обсуждать подобные вещи?.. Наверно, я в чем-то ущербный, психически
Ну, вот мне и врезали, словно ежику по беззащитному животу, стоило ему только решить, что сворачиваться в клубок перед друзьями — стыдно.
Еще сильнее расстроили слова о том, что она не хочет больше лечить.
«Я за деньги не могу лечить, а без денег… с меня хватит. Люди меня разочаровали окончательно. Вот приходят праздники: Новый год, 8 Марта… хоть бы один открыткой поздравил, а ведь столько людей, можно сказать, с того света стащила. Когда-то страдала, самолюбивая была, сейчас все сгорело, просто горький осадок на душе. Поймите, я ведь всех их через свою душу пропускаю и хочу знать, что же с ними, а они — они просто забывают…
К тому же, наверно, вы замечали, все экстрасенсы, целители рассказывают, что им были даны знаки, указания свыше, что им надо посвятить себя служению людям. Мне же таких знаков дано не было…»
Альбина, милая, я не понимаю. Хоть убей меня, хоть уничтожь еще раз язвительными словами, — не могу понять.
Такой огромный, такой дивный дар доверен тебе.
Все другие людские дары сомнительны: писатель может сомневаться, нужны ли его творения вечности, художник может сомневаться, не пойдут ли его картины на свалку после его смерти, ученый — если у него есть хоть капля совести — сомневается непрерывно… Дар целительства безусловен. Это ясный, недвусмысленный знак. Какие же еще нужны тебе знаки, указания свыше?!
О, Господи. Кажется, я пытаюсь встать для нее в позу Учителя…
Все-таки напрасно Православная Церковь ополчается на астрологию, предает ее анафеме. Были бы они помудрее, современные теологи (умели бы проводить грань между эзотерическим знанием и его псевдоадептами, кривляющимися с экранов ТВ и последних страниц газет), им бы следовало ратовать за преподавание ее в школах, наряду с Законом Божьим.
Ибо она дает — вероятно, единственное — объективное доказательство бытия Бога.
То самое, в поисках которого столько философов напрягали бесплодно свои мозги.
(Занимался ли хоть один философ астрологией? Либо они все инстинктивно ее сторонились, страшась расшибить лбы, расшибить вдребезги свои концепции и построения? Ею занимались астрономы, физики, алхимики, папы римские. Но — Платон, Гегель, Ницше, Достоевский, Даниил Андреев?..
Ну, хоть кто-то, пытающийся осмыслить. А не просто применять древние знания на практике…)
Даже поверхностное знакомство с ней — как у меня — одаряет спокойным, неколебимым знанием, что Бог существует.