Полдень, XXI век (ноябрь 2010)
Шрифт:
– Я не пойду без тебя.
– Дура. Ты мне как гиря на шее, поняла? Без тебя я от них убегу.
Инна подумала, что он, наверное, врет, но сил сопротивляться и возражать у нее не было.
– Зачем...
– Что?
– Зачем ты меня спас?
– Ну, знаешь, – по голосу Инна услышала, что он улыбается. – Если уж мы не будем друг другу помогать, мы будем не лучше их...
Они все-таки догнали Инну – почти возле самого дома. Сил бежать больше не было. Возможно, это ее и спасло. Она просто шла, сосредоточившись на том, чтобы не упасть, и слушала шелестящие
Все зря, подумала Инна. Вспомнила, как выли и кричали на соседней улице, куда ушел ее безымянный спаситель. И как она сидела, вцепившись в ржавую перекладину лестницы, и считала до сорока, как он велел. И заставляла себя не думать о том, что происходит на улице за этими домами. О том, что это все из-за нее. И что это она сейчас должна быть там...
А потом Инна споткнулась и, падая, поняла, что теперь они точно кинутся на нее...
***
– Вставай, – сказал Генрих, протягивая Инне крепкую длиннопалую ладонь. Его пальцы были прохладными и сухими. Как змеиная кожа. Глаза смотрели насмешливо.
«Он это специально, – поняла Инна. – Мог ведь и не дожидаться, пока я упаду. С его-то реакцией».
Она вспомнила, как заботливо подхватил ее на лестнице маленький безымянный спаситель...
Инна поднялась, высвободила ладонь из руки Генриха, машинально вытерла ее о платье. Отчим усмехнулся.
Обернулся к оборотням, которые неуверенно топтались в нескольких шагах. Бросил коротко и презрительно:
– Кыш.
Оборотни попятились. Один заворчал было, но потом замолк, и они ушли в темноту, один за другим, горбясь и прихрамывая, похожие больше не на зверей, а на увечных, искалеченных людей...
– Они могли меня убить?
– Глупости, – презрительно поморщился Генрих. – Это просто игра. Нужно им так по-идиотски нарушать закон.
Инна вспомнила вой и крики на той улице, куда увел оборотней безымянный спаситель, и, кажется, впервые в жизни усомнилась в том, что Генрих знает все...
***
– Возьми, – мама положила перед Инной листок бумаги.
– Что? Разрешение на инициацию? – удивилась Инна. – Ты ведь не хотела...
Мама покачала головой. Села напротив, устало прислонилась виском к стене. Измученное лицо, покрасневшие глаза, седая прядка, выпавшая из косы.
«Это из-за меня, – с раскаянием подумала Инна. – Я ненавидела Генриха за то, что он… А вчера сама сделала это с ней. Не обязательно быть вампиром, чтобы...»
– Ты выросла, – сказала мама. – Мне бы хотелось, чтоб ты всегда оставалась маленькой девочкой. Но это невозможно.
– Мам, прости...
– Будет лучше, если ты сама разберешься, что к чему. Если сама выберешь… Пообещай мне одну вещь.
– Да?
– Я буду ждать, когда ты выйдешь… оттуда. Если тебе будет казаться, что что-то непонятно или неправильно, ты подойдешь и спросишь у меня. Они будут предлагать тебе штатного психолога, но сначала ты подойдешь ко мне.
– Хорошо.
– Пообещай.
– Я обещаю.
Мама с усилием поднялась. Выпрямила узкие плечи. Обернулась возле двери.
– Еще кое-что. Думаю, надо, чтобы ты знала. Ты как-то спросила, зачем я вышла замуж за Генриха.
– И ты ответила…
– Однажды
Мамино лицо было застывшим, как гипсовая маска. Инна помолчала. Спросила тихо:
– Ты вышла за него из благодарности?
– Нет.
– Тогда почему...
– Я подумала: никто так не сможет защитить тебя, как Генрих. Я очень боялась за тебя. Особенно после того случая. Очень...
– Мам, послушай... А Генрих, он мог бы тогда спасти нас троих? И моего папу тоже. Мог бы?
Мама не ответила. Вышла и тихонько прикрыла за собой дверь...
***
...Мокрые листья скользили под подошвами, расползалась зыбкая дорога из цветных пятен. Призрачная тропа над черной пропастью. Один неверный шаг – и все рассыплется, разлетится бумажными обрывками...
– Глупости, – сказал Генрих, протягивая Инне руку. – Я проведу. Знаешь, Инна, хоть и говорят про равноправие, но только вампиры могут... И пока мы живем в этом мире и в этой стране, мы всегда будем правы.
Его пальцы были прохладными и сухими. Как змеиная кожа.
– Я могу, как ты? – спросила Инна.
– Да, – ответил он.
Кожа, похожая на змеиную. Взгляд с кровавым отблеском. Власть. Какая угодно. Небрежное «кыш» – и стая оборотней пятится, скуля по-щенячьи. Несколько слов – и новый закон уже принимают в парламенте, и миллионы следят за движением твоих губ на телеэкране. Не зыбкая тропа из цветных листьев над пропастью – сама пропасть, гулкая и черная, в которую восходишь бесконечно, поднимаясь выше и выше над жалкими фигурками остальных… И единственная плата – кровь. Чужая, не твоя. Плата за каждый твой шаг. Кровь, дыхание и жизнь – случайных прохожих, знакомых, друзей и любимых... Тех, кто мог бы стать твоими друзьями и любимыми, если бы ты не забыл, что такое любовь...
Инна попятилась. Вытерла ладонь, касавшуюся руки Генриха, о платье...
…Огненно-алый фейерверк взметнулся, заслонил Генриха и рухнул вниз. Ветер кинулся в ноги соскучившимся псом, ткнулся в колени; услужливо подравнял на аллее ковер из разноцветных листьев.
– Привет, – сказал Сережа. Махнул рукой – быстро метнулись ловкие пальцы, ухватили из воздуха кленовый резной лист – ярко-желтый, с изумрудными прожилками.
– Привет, – ответила Инна, принимая подарок.
– Ты бы знала, как это здорово, – Сережа обнял Инну, заглянул в лицо. Его улыбка была милой и веселой, чуять запахи, вкус. И бежать. Так здорово бежать. Ветер и небо... Побежали?
Они побежали рядом, держась за руки и смеясь. Не по призрачной тропе над пропастью – по яркому веселому ковру из цветных листьев. Тысячи новых оттенков. Как будто мир был черно-белым, как в старинных фильмах, а потом стал цветным. Так красиво. Восхитительно вкусно. Как свежеиспеченный яблочный пирог по сравнению с засохшей коркой хлеба…
Инна запнулась. «Ты оставил меня там, на этой улице. Бросил на забаву оборотням», – она хотела сказать это Сереже, но не смогла отличить его от остальных. Потому что вдруг оказалось, что они бегут в стае – сотни веселых ярко-рыжих лисиц. А впереди – добыча. Уродливые, спотыкающиеся двуногие, сладко пахнущие страхом. И так весело смеяться и глотать этот страх, крики, слезы...