Полет длиною в жизнь
Шрифт:
На следующий день Энди снова заехал за ней, чтобы повезти в кино. Они смотрели «Касабланку», а после заскочили в кафе, где съели по гамбургеру и запили колой. На этот раз Энди держался заметно свободнее, хотя по-прежнему не позволял себе никаких вольностей, и Кейт с удивлением поймала себя на том, что получает от общения с ним самое настоящее удовольствие. «Если это называется „свидание“, — думала она, — то мне это нравится». У них с Джо не было никаких свиданий — чувство захватило их сразу и полностью, так что им даже не понадобилось ждать, пока оно созреет. Впрочем, Кейт тут же попыталась оправдаться, сказав себе, что в их
Была середина февраля, когда Энди впервые отважился поцеловать ее. Джо пропал без вести почти полтора года назад, но Кейт могла думать только о нем, когда почувствовала губы Энди на своих губах. Энди был молод, привлекателен, сексуален и достаточно мужественен, и все же это было не то. Дело было даже не в нем, а скорее в ней самой. Внутри у нее все словно онемело, стало бесчувственным, неподатливым и никак не отозвалось на страстный поцелуй Энди. С исчезновением Джо душа Кейт как будто погрузилась в холодный мрак полярной ночи, и ничто не в силах было пробудить ее от этого ледяного сна.
Энди все понял, но не подал вида. Во всяком случае, на протяжении еще нескольких месяцев он не повторял своих попыток, хотя они регулярно встречались каждые выходные. Правда, привозя ее вечером домой, он иногда позволял себе братский поцелуй в щечку, но дальше этого дело не заходило, и Кейт была благодарна ему.
Вместе с тем, не смущаясь ее чисто платоническим к нему отношением, Энди постоянно твердил ей о своей любви. Кейт тоже была по-своему привязана к нему, хотя, разумеется, совсем не так, как к Джо. Ее родителям, однако, этого было достаточно. Элизабет была в полном восторге и не желала ее слушать, когда Кейт говорила, что все это несерьезно. Даже Кларк, загипнотизированный собственным желанием видеть дочь счастливой, поверил, что из этого ухаживания может что-то выйти. Только изредка, заглядывая Кейт в глаза, он замечал в них нечто, от чего у него начинало ныть и сжиматься сердце, однако всякий раз ему удавалось убедить себя, что эта печаль — ненадолго, что она пройдет, как только Кейт и Энди поженятся и у них появятся дети.
Однажды за ужином, когда Энди и Кейт ушли в кино на последний сеанс, Элизабет по обыкновению завела речь о том, как они подходят друг другу и какая замечательная у них может получиться семья. Но хотя Кларк был с ней согласен, почему-то в этот вечер он не испытывал своей обычной уверенности в том, что все будет так легко и просто.
— Не надо их торопить, Лиз, — сказал он. — Они не маленькие и сами знают, что и как им делать.
Я вовсе не собираюсь их торопить. Мне кажется, они и так в ближайшее время объявят о своей помолвке. Меня только огорчает, что Кейт все еще слишком много думает об этом своем Джо. Ей нужно забыть его как можно скорее, иначе это может помешать ей в ее отношениях с Энди.
Кларк задумался. Неужели для того, чтобы забыть Джо, Кейт необходимо как можно скорее выйти замуж за первого встречного, вне зависимости от того, нравится он ей или нет? Кларк понимал, что Энди, скорее всего, нравится Кейт, и все же их отношениям недоставало чего-то самого главного.
— Мне кажется, ей все-таки не стоит выходить за него замуж, — сказал он, и брови Элизабет изумленно поползли вверх.
— Это еще почему? — удивилась она. Ей очень не хотелось, чтобы Кларк что-нибудь испортил.
— Потому что она его не любит, — тихо ответил он. — Погляди на нее повнимательнее, Лиз. Кейт все еще любит Джо.
— Он никогда ей не подходил! — выпалила Элизабет. — К тому же Джо погиб.
— Боюсь, что это ничего не меняет, во всяком случае — для Кейт. Наоборот, ей еще тяжелее забыть его.
На самом деле Кларк начинал бояться, что Кейт не сможет забыть Джо никогда. И ее брак с Энди мог только ухудшить положение, в особенности если она выйдет за него из жалости. Кларк знал, что жалость — плохой советчик. Она могла окончательно сломить дух Кейт и заполнить ее душу отчаянием, из которого, как из болота, невозможно будет выбраться. В этом случае ей лучше было бы оставаться одной, какими бы достоинствами ни обладал Энди.
— Оставь их в покое и дай им самим во всем разобраться, — добавил он.
Элизабет нахмурилась.
— Ей нужно как можно скорее выйти замуж и завести детей, — сказала она упрямо. — Только это может избавить Кейт от… от ее навязчивой идеи. Кроме тога, так ей будет чем заняться, когда в июне она закончит колледж.
Брак в ее представлении был похож на психотерапевтическую процедуру — подобно тому как лечат алкоголиков, приучая их вырезать по дереву или рисовать акварелью, — и Кларка это заявление покоробило.
— Пусть лучше найдет себе работу, чем выйдет замуж за человека, который ей не нужен, — резко сказал он.
— Откуда ты знаешь, что Энди — не тот, кто ей нужен? — парировала Элизабет.
«Откуда взялись у Кларка эти странные идеи? — подумала она с необъяснимой неприязнью. — Быть может, он тоже подпал под влияние яркой личности Джо Олбрайта и теперь продолжает защищать его интересы?» Она и сама признавала, что Джо умел быть обаятельным — даже слишком обаятельным, — однако теперь он мертв. А Кейт надо было жить, жить дальше.
На этом разговор практически закончился, и впоследствии Кларк и Элизабет к этой теме не возвращались. Между тем Кейт ни о чем не догадывалась и продолжала встречаться с Энди каждую неделю, изо всех сил стараясь почувствовать к нему хоть что-то помимо обычного дружеского расположения. Но это был поистине сизифов труд, и за несколько недель она так ничего и не достигла. А потом наступила весна сорок пятого года, и ее внимание обратилось к вещам более важным.
Перелом в войне наступил давно, но он почти не ощущался, и лишь в апреле всем стало ясно, что победа не за горами. Русские стояли у стен Берлина, и Третий рейх доживал последние дни. Американские войска заняли Рур и захватили стратегически важный атолл Айводзима в Тихом океане. В Италии были казнены Муссолини и члены его кабинета, а буквально на следующий день немецкие армии на Апеннинах сдались союзникам. Седьмого мая был подписан пакт о безоговорочной капитуляции Германии, и Гарри Трумэн, ставший президентом после смерти Рузвельта, объявил восьмое мая Днем победы.