Полет к солнцу
Шрифт:
Помнит ли о тех днях мой бывший командир? Как он теперь расценивает поступок подчиненного летчика, не выполнившего однажды его приказ?
Герасимов узнал меня, обрадовался. Он внимательно выслушал, почему я оказался на аэродроме.
Я стал расспрашивать его о товарищах, но он почти ничего не знал о них, многих забыл, и начал рассказывать о себе: он доволен службой инструктора аэроклуба. Истребитель из него не получился и теперь учит молодых людей летному делу.
Я отказался от приглашения остаться у него дома: надо было спешить на вокзал.
Герасимов вызвался помочь
Вдвоем мы пришли пешком на вокзал, но поезда там уже не было.
— Ваш санитарный уже далеко, — сердито ответил на наш вопрос дежурный по станции.
Я поблагодарил капитана Герасимова за помощь и остался на вокзале, решив подыскать спутника для дальнейшего путешествия.
— Если придется заночевать, то обязательно заходи ко мне, — любезно пригласил меня Герасимов.
Я вскоре убедился, что за Волгу, куда теперь стремились сотни, тысячи эвакуированных и просто обездоленных войной людей, мне самому не пробраться. От продолжительной ходьбы рана моя растревожилась, нога разболелась еще больше.
В санчасти вокзала, куда я обратился за помощью, было много раненых, обмороженных, простуженных. Да и, кроме того, отставших от эшелонов здесь встречали не с распростертыми объятиями. Оставалось одно: найти теплый уголок около печки, согреться и ожидать счастливой случайности. Но в залах вокзала не оказалось места, где можно было бы присесть. За попытку встретиться с товарищами плата была слишком жестокой. Я помнил о приглашении Герасимова, но просто не смог бы повторить трудный путь к аэродрому. Надо было найти возможность устроиться с, ночевкой в городе. Я стал перебирать в памяти, нет ли у меня в Саратове знакомых. И тут вспомнил эпизод с фронтовыми подарками. Ну, конечно, эти девушки были из Саратова! Я даже сохранил фотографию двух сестер, работавших на табачной фабрике! Я ведь в письме поблагодарил девушек за теплые вещи и папиросы. «Вот где мое спасение!» — подумал я.
Было уже поздно, но я отправился разыскивать табачную фабрику. Кто-то из прохожих вызвался сопровождать меня, и мы вскоре оказались у проходной будки фабрики. Нам объяснили, что такие девушки-сестры работают здесь, но их нет сейчас, будут только завтра. Добродушный вахтер разыскал их домашний адрес. Я записал его, поблагодарил. Идти надо было далеко, и я не решился «ковылять» к сестрам домой. По дороге на вокзал я проходил мимо драматического театра. До начала спектакля времени оставалось немного, и я решил таким способом отдохнуть и стал в кассу за билетом.
Уже в очереди пришла мысль приобрести два билета с совершенно определенной целью.
Я стоял у входа в театр, держа билеты в руках.
— У вас лишний? — раздался звонкий женский голос.
— Пожалуйста, — предложил я.
— Сколько стоит? — спросила она.
— Приглашаю вас со мной на спектакль, — отказался таким образом я от денег за билет.
— Благодарю, — смутилась женщина, но уступила моей просьбе.
В театре шла «Наталка-Полтавка», ставил ее украинский, эвакуированный в Саратов театр, и женщина, моя соседка, услышав первую фразу, слетевшую со сцены, почему-то глубоко вздохнула. Я
В антракте мы разговорились, и женщина рассказала о себе: она эвакуирована из-за Днепра, работает здесь на заводе. Ее муж на фронте, родители и дети живут с ней в одной небольшой комнатушке. Когда я рассказал ей о своем трудном положении, она посочувствовала, но затем надолго умолкла.
Только выход всех актеров к рампе оживил ее, она горячо аплодировала. Когда люди заторопились в гардероб, моя соседка словно провалилась сквозь землю. Я не мог допустить, что она вот так уйдет от меня. Постоял на улице, пока прошли последние зрители и пошел в направлении к вокзалу. Вот уже позади два квартала. Я остановился передохнуть и вдруг услышал, что кто-то меня зовет. Неужели соседка по театру?
— Как это понимать? — спросил я ее, когда женщина подошла ко мне. Она схватила меня за руку и заговорила:
— Простите меня. Простите. Я не нашлась чем помочь вам... так все нелепо получилось. Пойдемте к нам, как-нибудь устроимся.
Эту ночь я спал в теплой постели, хотя кровать заменил стол.
Утром меня проводили на табачную фабрику, и я увидел девушек, приславших нам подарки, из которых на мою долю достались кисет, носовой платок и, самое главное, — их фотография. Работницы фабрики высыпали во двор, чтобы посмотреть на фронтовика.
Сестры забрали меня домой, тепло приняли, ухаживали как родные, поделились всем, что было в семье. Большей сердечности, видимо, трудно найти. Люди сделали все, чтобы мне было хорошо. Не могли они лишь унять мою рану. А она кровоточила, сильная боль не давала покоя. Я знал, что в больницу или госпиталь отставшему от поезда идти нецелесообразно: не примут без документов. Надо было заручиться чьей-то поддержкой, добрым словом. И я послал девушек к капитану Герасимову.
На другой день около дома остановилась автомашина. Герасимов быстро поднялся ко мне.
— Собирайся! — бросил он с порога.
— Куда?
— Потом узнаешь, — весело ответил он.
Девушки и их родители проводили меня как родного человека.
В Саратове в то время открывался госпиталь для авиаторов. Герасимову удалось достать место для отставшего от поезда раненого летчика. Когда я оказался в госпитале, врачи предложили мне немедленно лечь на операцию. Я не спешил дать согласие, потому что с операционным столом был знаком не один раз.
— С такой ногой, как ваша, врачи кладут больного на стол без разговоров, — объяснил мне хирург.
— А я и не возражаю. Хочу только знать, какой характер операции вы предлагаете мне. Мне еще воевать нужно, фашистов бить, а вы можете меня и на инвалида «перешить».
Вот уже положили меня на операционный стол, а когда вошла женщина-хирург, я поднялся и просидел все время, пока кололи, вскрывали рану, что-то выкачивали, вырывали.
Когда наложили шов и забинтовали ногу, врач впервые подняла голову и посмотрела на меня. Я рукой вытер свои искусанные до крови губы.
— Сильный, — сказала врач и, переведя дыхание, начала стягивать с рук резиновые перчатки.