Полет сокола (В поисках древних кладов) (Другой перевод)
Шрифт:
Вельбот, причаленный к борту невольничьего корабля, наполнился истощенными телами-скелетами, в которых еще теплилась жизнь, а на поверхности лагуны, словно поплавки рыбачьих сетей, покачивались сотни раздутых трупов.
— Везите их на корабль, — крикнул мичман гребцам, — и возвращайтесь за новыми.
Новая волна с пышным белым гребнем ударила в борт. Корабль накренился, и лишь острые зубья кораллов, впившиеся в деревянное днище, не дали ему опрокинуться.
— Робин! — крикнул Зуга, высунувшись из трюма. — Ты нам нужна!
Робин кивнула
— Мертва.
Матрос с окаменевшим лицом поднял очередное безжизненное тело и перевалил через борт.
Робин подползла к люку и соскочила внутрь.
После слепящего полуденного солнца тьма казалась абсолютной — пришлось остановиться и дать глазам привыкнуть. Покосившаяся палуба под ногами была скользкой от нечистот, и Робин с трудом удержалась на ногах. Воздух был настолько насыщен миазмами, что в первую минуту она едва не ударилась в панику, ее словно душили мокрой вонючей подушкой. Рванувшись было наверх, к ветру и солнцу, Робин все-таки взяла себя в руки и сделала первый вдох. Желудок сжался, к горлу подступил горький комок. Доктор с трудом сдерживала рвоту, но, оглядевшись вокруг, тут же забыла о собственных неудобствах.
— Это все последняя волна, — буркнул Зуга, поддерживая сестру за плечи. — Палубы рухнули.
Палубы сложились, как карточный домик. Во мраке со всех сторон торчали острые деревянные обломки, балки скрестились лезвиями ножниц. В маленьких черных тельцах, зажатых, смятых, размозженных, с трудом можно было опознать человеческие останки. Некоторые повисли в воздухе на ножных цепях и слабо корчились, как раздавленные насекомые, или просто раскачивались в такт ударам волн.
— О святая Мария, Матерь Божья, что же мне делать? — в отчаянии шепнула Робин.
Она шагнула вперед и упала, поскользнувшись на толстом слое грязи. Спину и живот пронзила боль, но она заставила себя встать на колени. В этой чудовищной тюрьме собственная боль ничего не значила.
— Как ты? — с тревогой спросил Зуга, но Робин молча отстранила его.
Она поползла в ту сторону, где крик был громче. Ноги девушки были перебиты ниже колен упавшей балкой.
— Можешь сдвинуть? — Робин обернулась к брату.
— Никак, — ответил он, — с этой все кончено. Пойдем, там другие.
— Нет!
Робин полезла на четвереньках за саквояжем. Живот болел ужасно, но она изо всех сил старалась не обращать внимания.
Ей лишь раз в жизни приходилось наблюдать, как ампутируют ноги. Едва операция началась, рабыня оттолкнула матроса, державшего ее, и вцепилась в лицо доктору, как дикая кошка. Однако, не успела Робин освободить другую ногу, как страдалица безжизненно обмякла. Робин, едва сдерживая рыдания, оставила тело висеть в тисках деревянной балки.
Доктор попыталась обтереть руки, окровавленные по локоть. Ладони прилипали друг к другу. Сердце болело от сознания вины перед умершей, которой не удалось помочь. Не в силах пошевелиться, Робин тупо озиралась по сторонам.
Трюм затопило больше чем наполовину, прилив безжалостно наступал.
—
Робин даже не оглянулась. Брат схватил ее за плечо и грубо встряхнул.
— Больше ничего не сделаешь, корабль вот-вот опрокинется.
Робин смотрела в черную вонючую воду, плескавшуюся под ногами. Из воды высунулась рука — почти детская, с розовой ладонью и тонкими изящными пальчиками, протянутыми в призывном жесте. Железный наручник, слишком большой для тонкого запястья, тянул вниз, и под его тяжестью рука, махнув призывным жестом, медленно ушла под воду. Робин смотрела вслед, не в силах оторвать взгляд…
Зуга рывком поднял ее на ноги.
— Пошли, черт возьми!
Его глаза горели свирепым огнем, лицо было искажено, отражая ужас, испытанный в вонючем полузатопленном трюме.
В разбитый корпус ударила еще одна волна, и хватка кораллов разжалась: затрещало дерево, дхоу покачнулась, черная зловонная вода вспучилась, захлестывая по плечи.
Разбитые невольничьи палубы сгрудились беспорядочным нагромождением досок и рухнули, увлекая за собой новые слои плотно уложенных черных тел.
— Робин! Еще немного, и мы не выберемся.
Карабкаясь по обломкам и телам, Зуга тащил сестру вверх, к квадрату ослепительного солнечного света.
— Их нельзя бросать, — сопротивлялась Робин.
— Им уже не помочь, черт побери! Все разваливается. Пошли!
Она вырвала руку, поскользнулась и упала навзничь. Боль пронзила тело с такой силой, что Робин вскрикнула. Совсем рядом, в груде скованных тел, выделялось лицо. Живое. Робин никогда не видела таких глаз, по-соколиному ясных, по-кошачьи свирепых, цвета кипящего меда.
«Эта выживет» — поняла Робин.
— Помоги, Зуга! — крикнула она.
— Робин, ради Бога…
Не слушая, она поползла вперед, протягивая руку к девушке. Палуба резко накренилась, в трюм хлынули новые потоки воды.
— Оставь ее! — крикнул брат.
Прибывающая вода закрутилась мощным водоворотом, поглотив скованную пленницу. Робин принялась отчаянно шарить руками вслепую, но безрезультатно. Сердце подпрыгнуло в панике.
Она попробовала нырнуть и вскрикнула от страшной боли, скрутившей живот. Робин наглоталась воды, но все же ухватила девушку за плечо. Та боролась за жизнь не менее отчаянно.
Вместе они вынырнули, кашляя и отплевываясь. Робин держала лицо девушки над водой и пыталась приподнять ее выше, но цепь не пускала.
— Зуга, помоги!
Новый поток, воняющий сточной канавой, захлестнул, они с головой ушли под воду. Робин решила, что им уже не выбраться, но упрямо барахталась, одной рукой обхватив рабыню под мышками, а другой — приподняв ей подбородок. Рядом появился Зуга. Он дважды обмотал цепь вокруг запястья и налег на нее всем весом, возвышаясь в сумраке трюма как башня. Свет из люка резко очерчивал напряженные мышцы на мокрых руках и плечах. Зуга натягивал цепь, раскрыв рот в беззвучном крике, на горле набухли синеватые жилы.