Полет сокола (В поисках древних кладов) (Другой перевод)

Смит Уилбур

Новая волна. На этот раз Робин оказалась не готова и вода обожгла легкие. Чтобы приподняться и сделать вдох, пришлось бы выпустить тело рабыни, но Робин упрямо вцепилась в нее, готовая утонуть, но не дать погибнуть невинной малютке, в глазах которой светилась яростное стремление к жизни. Ее можно спасти, и надо спасти — хотя бы одну-единственную из нескольких сотен!

Волна схлынула. Зуга по-прежнему был рядом. Вода струилась по его телу, мокрые волосы застилали лицо и глаза. Он переступил, упершись ногами в тяжелую балку, и снова рванул цепь, зарычав от нечеловеческого

усилия.

Круглая скоба, крепившая цепь к палубе, выскочила, и Зуга вытащил обеих женщин из воды. Цепь вытянулась следом за ними футов на десять и снова застопорилась, держась за следующее кольцо.

Робин и не подозревала, что Зуга так силен. Она ни разу, с самого детства, не видела брата раздетым и не догадывалась, что его мускулатура сделала бы честь профессиональному боксеру. Тем не менее на второй такой рывок сил уже не осталось. Брат выкрикнул что-то, в отверстии люка показался молодой мичман. «Не всякий храбрец сюда спустится», — подумала Робин. С тяжелыми кусачками в руках моряк пробрался к людям, ожидавшим на дне трюма.

Корпус накренился сильнее, вода забурлила, жадно поглощая тела. Не вытяни Зуга цепь, девушки утонули бы. Брат склонился над Робин, помогая держать голову рабыни над водой. Мичман нащупал звено цепи и приладил к нему кусачки, но от тяжелой работы лезвия покоробились и сил у юноши не хватало. Зуга отстранил его и взялся сам.

На плечах его вздулись мускулы, и цепь распалась с металлическим лязгом. Зуга перерезал ее у запястья и лодыжки девушки, бросил кусачки, подхватил хрупкое обнаженное тело и, отчаянно барахтаясь, стал пробираться к люку.

Робин пыталась не отставать, но глубоко внутри ее что-то вдруг порвалось, трескаясь, как хрупкий пергамент. Боль пронзила тело насквозь. Согнувшись пополам, молодая женщина схватилась за живот, не в силах двинуться с места. Волна сбила с ног, поволокла через разбитые доски в темную глубину. Сознание потускнело. Сдаться было легче всего, но Робин, собрав в кулак всю злость и упорство, боролась со стихией и продолжала сопротивление даже тогда, когда Зуга схватил ее и потащил наверх, к свету.

Они выползли наружу, но палуба вдруг встала дыбом, катапультировав их через борт, в ледяную зеленую воду.

Дхоу перевернулась, последние стоны в трюме стихли. Волны били, как удары молота, и корпус начал распадаться на куски. Робин и Зуга, цепляясь друг за друга, всплыли на поверхность. Над ними нависал борт вельбота. Мичман пошел на отчаянный риск, подойдя вплотную к рифам. Сильные руки протянулись к тонувшим и втащили на борт. Перегруженный вельбот угрожающе накренился, но команда вовремя развернула его носом к очередному бурлящему гребню. Матросы отчаянно работали веслами, выдерживая курс.

Робин подползла к груде тел на дне шлюпки. От радости, что спасенная ею невольница тоже на борту, доктор забыла про боль в измученных легких и страшную резь в животе. Она перевернула девушку на спину и приподняла ей голову, защищая от ударов о доски. Крутые валы швыряли суденышко из стороны в сторону. Судя по широким бедрам, девушка была старше, чем казалось сначала, хотя тело ее высохло и исхудало. «Ей не меньше шестнадцати», —

подумала Робин и прикрыла тело брезентом от мужских взглядов.

Девушка открыла глаза и посмотрела на Робин. Глаза сохранили свой темно-медовый цвет, свирепость во взгляде растаяла, сменившись каким-то другим чувством.

— Нги йа бонга, — прошептала она, и Робин вдруг осознала, что понимает.

В совсем другой стране другая женщина, Хелен Баллантайн, твердила дочери те же самые слова, пока Робин не заучила их накрепко.

— Нги йа бонга — слава тебе!

Робин попыталась ответить, но разум ее был измучен не меньше, чем тело, да и язык она учила очень давно и в иной обстановке, поэтому слова вспоминались с трудом. Запинаясь, она наконец произнесла:

— Велапи уэна. — Кто ты и откуда?

Спасенная девушка изумленно вытаращила глаза.

— Ты! — прошептала она — Ты говоришь на языке людей!

* * *

На борт подняли всего двадцать восемь живых невольниц. К тому времени как «Черная шутка» развела пары и, отвернув от берега, снова легла на курс, корпус дхоу совершенно развалился. На волнах, разбивавшихся о рифы, качались деревянные обломки. Наверху с пронзительными криками парили морские птицы. Они хрипло ссорились над ужасными останками, смешанными с мусором, резко падали вниз, чтобы схватить лакомый кусок, и снова взмывали, изящно разворачивая веером перламутровые крылья.

В глубоких водах за рифами собирались стаи акул. Тупые треугольники спинных плавников возбужденно сновали туда-сюда, рассекая зеленые волны. Время от времени похожее на торпеду тело в приступе жадности взлетало из воды и обрушивалось вниз с пушечным грохотом.

Двадцать восемь из нескольких сотен — это не так уж много, думала Робин, ковыляя вдоль вереницы еле живых тел. Каждый шаг давался нелегко, отзываясь болью во всем теле. Состояние несчастных внушало отчаяние. Было видно, что многие из них примирились со смертью. Робин читала труды отца о лечении африканцев и знала, насколько важна для первобытных народов воля к жизни. Если человек хочет умереть, ничто его не спасет, даже если он совершенно здоров.

В первую же ночь, несмотря на неустанное внимание доктора, двадцать две девушки умерли, и их тела пришлось бросить за борт. Остальные к утру впали в кому, у них началась лихорадка от почечной недостаточности: лишенные жидкости почки атрофировались и больше не отфильтровывали отходы организма. Помочь могло только одно средство — заставлять больных пить.

Маленькая нгуни продолжала бороться со смертью. Робин была уверена в ее принадлежности к этой группе народностей, хоть и не могла определить племя точно. Существовало множество диалектов основного языка зулусов, а произношение девушки звучало непривычно. Робин старалась почаще разговаривать с больной, чтобы помочь ей сохранить ясность сознания и поддержать горячее стремление выжить. Она испытывала к ней почти материнскую привязанность, хотя и старалась поровну распределять внимание между всеми пациентами. Робин неизменно возвращалась туда, где под брезентовым навесом лежала нгуни, и подносила к ее губам кружку с подслащенной водой.