Полет Ящера
Шрифт:
– Интересно глаголете. Крайне интересно. А как же быть с вашим «каторжным домом»? Или будете утверждать, что ни о чем подобном не слышали?
– Ну… Каторжный или нет, это еще проверить надо. Буде появится такое желание, поспрошайте самих клиентов. Уверен, вам подробнейшим образом разъяснят, что сидят там исключительно по доброй воле. Нравится там, понимаете ли, гражданам. Режим здоровый, алкоголем и наркотиками не балуют, озон и все такое. Причем тут каторга!
– Насчет разъяснений клиентов не сомневаюсь! – фыркнул Костиков. – Попробовали бы они не подтвердить
– А вы зря ерничаете. Дело не в клиентах, а в технологии. Домик-то – на вас в сущности работает. Довольно справно, надо заметить. И не надо сравнивать его с зоной. Там у нас особые принципы: напакостил – будь добр, исправь. Своими собственными ручками. Ребята машины на автостоянках крушили, теперь чинят. Восполняют, так сказать моральный и материальный ущерб. Кто-то блевотину на улицах заметает, кто-то в больницах утки таскает. Все вполне логично, воспитание трудом. Почти по Макаренко!
– А мне вот другое рассказывали. Что-то там о выкупах и штрафах.
– Ох, уж эти злые языки! Любое святое дело опоганят. Хотя… Что ж плохого в этих самых штрафах? Тоже не самая скверная мера, если разобраться. Ваши-то клиенты, обворовав старушку процентщицу, катят прямиком в места не столь отдаленные. Бедной старушонке, естественно, шиш на постном масле, поскольку клиентами все давным-давно пропито. Это по-вашему справедливо? По-моему, нет. По мне так пусть проказники возмещают ущерб в полной мере. Собственными руками и собственной мошной. Вот тогда и будет прок! Не на дядю государственного пашут, – на жертву! За собственный грех отдуваются. Все просто, без каких-либо зоновских непоняток. Выбил витрину, будь добр, вставь обратно, покалечил, паши на лекарства, осиротил, плати алименты до самой смертушки.
– Забавно!
– Вы находите это забавным?
– Да нет. Забавно слышать это от ВАС.
– Напрасно удивляетесь. Я тоже продукт собственной эпохи. Всего-навсего! Может быть, слыхали такое изречение: в государстве воруют ровно столько, насколько это позволяется самим государством. Сказано, между прочим, еще в древние времена! Но как точно, вы не находите? И про царя батюшку, помнится, любили говаривать, мол, не знает, сердешный, правды, обманывают его подлые вельможи. Ах, коварные! – Я хмыкнул. – И опять работает та же мудрость: любой царь знает ровно столько, сколько хочет знать. Не больше и не меньше. Попробуй подсунь мне кто-нибудь из моих подчиненных дезинформацию о столичных новостях или туфту о последних Балканских событиях! Да я ж его по стенке размажу! И подчиненные прекрасно это сознают, по каковой причине мысль об обмане им просто в головы не приходит. Вот вам и вся банальная правда. О времени, президентах и государстве.
Костиков поставил чашку на край стола, чуть приспустил тугой галстучный узел.
– Хмм… А вы, оказывается, говорливы! Честно сказать, не ожидал.
– Каюсь. Что есть, то есть. Должно быть, сказывается незаконченное высшее. Было время, разминал язычок до полной гуттаперчивости.
– А почему незаконченное, если не секрет?
– Какой там секрет. С дяденькой одним повздорил,
Костиков покачал головой.
– Не боитесь?
– Чего?
Он усмехнулся.
– Уже и ответили. Спросили «чего», а не «кого».
– Это вы у Юнга вычитали?
– Откровенно говоря, не помню. Но уловка действительно неплохая.
– И много у вас таких в запасе?
– Немало… Если встретимся в более приличной обстановке, предоставлю возможность познакомиться с другими.
– Увы, сие вряд ли произойдет.
– Как же вы однако самоуверенны! – он шумно вздохнул. – Скажите, некий Буратино – ваш человек?
– Что, значит, мой? Люди принадлежат самим себе.
– А как же быть с клановостью?
– Тогда уж спросите заодно про членство всех и всюду. Сколько у нас членов разновеликих партий и союзов!
– Но Буратино-то работал под вашей опекой.
– Не понимаю, о ком вы говорите.
– Еще бы вам понять! Буратино, конечно, кличка. А зовут его Буртин Василий Афанасьевич. Мелкий фарцовщик, имел долю от киосков на Городском пруду, не чурался сводничества. Словом, личность во многих отношениях грязненькая.
– Что вы говорите! – я сложил губы бантиком. – Ай-яй-яй!
– Мда… Я полагал, что вы смелее. Зачем отрицать очевидное? Этого парня видели не раз заходящим в ваш офис.
– В моем офисе ежедневно крутится около полусотни гавриков. Это свои, а если считать гостей, то калькулятор потребуется. Короче, всех мне помнить необязательно, голова болеть будет. Но, если желаете, могу поинтересоваться у зама по кадрам. Так что там у нас стряслось – с этим Буртиным?
– Скончался ваш помощничек. И странно как-то, знаете ли, скончался. Записку оставил идиотскую, а главное – с телом у него некоторый непорядок.
– Что еще за непорядок?
– Пальчиков нет. На ногах. Носки одеты, поверх – вполне приличные туфли, а пальчики срезаны. Загадочно, правда?
– Скорее, омерзительно, – я нахмурился. О пальчиках мне ничего не передавали. Да и какого черта было проверять, что там под туфлями у покойника?
– Вот и я считаю, омерзительно.
– И что же? Вы всерьез подозреваете, что я способен на подобный садизм?
– А почему, собственно, нет? Имеется же у вас для подобных дел человечек. Имени его я, правда, не знаю… Пока не знаю. Но что он вытворяет со своими жертвами, имел удовольствие созерцать. Видел, к примеру, труп Хрома. Знавали такого?
– Увы, эта треклятая память на имена!
– Что ж… Нет – так нет, – Костиков взъерошил шевелюру и медлительно поднялся. – Однако засиделся я у вас. Пора и честь знать. Спасибо за кофеек. Напиток и впрямь отменный. Не обещаю угостить вас таким же, но что-нибудь интересное постараюсь приготовить. Уж ради такого гостя – грех не попотеть.
– Жаль, не придется попробовать.
– Думаю, придется. И очень скоро. До свидания, Павел Игнатьевич, – Костиков направился к выходу.
Дождавшись, когда он возьмется за дверную ручку, я с деланным безразличием бросил ему вслед.