Полет Ящера
Шрифт:
Так и не дождавшись сна, из квартиры я вновь вернулся в офис. Пощелкав клавишами игрового компьютера, велел привести Гошу-Кракена. Бойца скоренько отыскали, и минут сорок кряду этот бычок наигрывал мне вариации Шуберта с Гайдном. Попутно выдал какой-то жутковатый моцартовский этюд – выдал с таким неожиданным пылом, что меня морозцем продрало. До самого основания. Я заставил Гошу сыграть этюд трижды. А после, прихлебывая по очереди из бутыли с коньяком, мы гуляли по волнам ночного эфира и устало комментировали слышимое. Когда из магнитолы поплыли Мартыновские «Лебеди», Гоша умиленно поднял голову – совсем как волк, задирающий морду к луне. Дослушав песню до конца, остервенело выругался:
– Хотел бы я знать, какая падла его грохнула!
– Ты
Гоша смутился.
– Да про певца…
Гонтарь в углу обморочно зевал. Ему наша бессонница была абсолютно непонятна. Подобно дельфину он дремал одним полушарием, вторым продолжал бдительно стоять на страже. И когда наконец случилось то, чего я внутренне ждал, к чему был готов всю сегодняшнюю ночь, он тотчас встал на дыбки. Человече, вечно изготовленный к отпору…
Около семи утра позвонили в дверь офиса. Дежурная охрана, предварительно поработав сканером, доставила на этаж срочную посылку. Что таилось в упакованной в брезент коробке, я уже догадывался, а потому сидел в стороне, храня самый безучастный вид. Инициативу взял на себя Гонтарь. Работая десантным ножом, он аккуратно поддел деревянную крышечку, заглянул внутрь. Несколько секунд ошеломленного молчания, а потом он сипло доложил:
– Уши, босс! Человеческие, с сережками…
Гоша-Кракен глянул из-за его плеча и громко икнул.
– Играй! – хрипло прикрикнул я на него. – Играй, черт тебя дери!
Плюхнувшись за рояль и путаясь в клавишах, Гоша послушно заиграл. А я протянул руки, медленно придвинул к себе коробку. Подумав, прикрыл крышкой. Смотреть на то, что увидел Гонтарь, не стал.
Все шло по заранее намеченным пунктам. Жизнь подчинялась плану, а я подчинялся жизни. «Синие» посылали свой последний привет, выполняя угрозу из ультиматума. Соха Красоватый свою миссию выполнил, на нужное стриженную братву подначил. Теперь его можно было убирать. Следом за остальными.
Вот так, господа присяжные. Не было больше Лены-Елены! Ни со мной, ни вообще нигде. Зато я снова выигрывал качество. Ход оставался за мной.
Глава 28
"К несчастью или к счастью, но
щек на свете меньше, чем
желающих врезать по ним дважды."
Деревья с хрустом валились в стороны. Я оставлял за собой обагренную кровью просеку. Хриплое дыхание оглушало, раны не позволяли бежать. Хорошо, что еще действовал хвост. Особо докучливых я сбивал с лошадей, давил в кровавые лепешки. И все равно люди шли за мной след в след. Самые шустрые, обгоняя меня, карабкались по стволам и, прячась в лиственных кронах, целили из арбалетов по глазам. Поэтому видел я совсем скверно. Из правой, облепленной стрелами глазницы потоком струился кровавый гной, левый глаз приходилось прикрывать лапой.
Как же им хотелось меня добить!.. Прямо в пасть лезли. И гибли глупее глупого. Каждый надеялся, что именно его удар окажется последним роковым. Что, интересно, наобещал им тот князек за мою голову? Половину княжества с красавицей дочкой? Или вечную славу с помещением праха в каменную кладку дворцовых хором?… Так или иначе, но что-то, видно, пообещал. Иначе давно бы оставили меня в покое. А может, чувствовали, что не просто так бреду? Что есть у меня логово, и надо успеть – завалить и растерзать до того, как доберусь до места. Тем более, что спасение действительно было близко.
Предприняв очередной маневр, я повернул прямо на закат. Теперь двигаться приходилось в гору, зато и лес пошел пожиже. Тут и там на поверхность земли крутыми каменными лбами выглядывали гранитные валуны, а далеко-далеко впереди показались иссиня-черные горы. Я чуточку взбодрился. Все! Начинались мои владения. Еще немного усилий, и людям меня не достать. Не умереть, выдержать последний бросок, а там можно будет залечь в пещерке, опустить пылающие конечности
Меня шатнуло, я снова чуть было не упал. Будь проклято человечье семя! Впрочем, оно и без того проклято, хотя даже не догадывается об этом. Живет и терпит, не понимая, что от проклятий следует избавляться. Жестко и без колебаний. Хотя… Если одним из проклятий считать меня, то временами кое-что у людей получается.
Я пыхнул горловым жаром, подпалив ближайшие деревья. Отчаянные вопли возвестили о том, что незадачливые стрелки получили свое. На землю полетели объятые пламенем тела. Однако и мне стало худо. От одного-единственного боевого выдоха. Багровая пелена плотно укутала видимый мир, несколько секунд я продолжал двигаться совершенно вслепую.
Наверное, о чем-то они все же стали догадываться. Наспех выстроившись в конную лаву, ринулись наперерез. С сотню обряженных в доспехи рыцарей, а за ними с пращами и луками пешее войско. Я приостановился. В черное болото бы вас всех!.. И хвост уже даже нет сил поднять. Жаром бы дохнуть, но дохни-ка с такой занозой в груди! Хуже нет зверя, чем дракон-астматик, а мне сейчас и до астматика далече. Потому и боя принимать нельзя. Уходить! Вверх, пока еще есть силы. Авось, дотяну до пещерки, не свалят по пути.
С гиканьем и криками отряд налетел, заклацал сталью по чешуе. Прикрывая единственный глаз, я упрямо брел вперед, давя неосторожных, когтями пронзая трепещущих врагов. Меня раскачивало, как сосенку под ураганным ветром. Рухнуть я мог в любой момент…
Огненные черви ползали и шевелились меж чернеющих дров. Точно брачующиеся змеи они сплетались и танцевали под треск невидимого бубна, игрой своих тел перетирая в золу жухнущие поленья. Где-то среди них всплескивали искристыми всполохами зверьки поменьше – должно быть, мифические саламандры. Эти существа пламени и жару только радовались, – грелись, пострелята, зная, что огненные забавы недолги. А я глядел на камин и видел лицо собственной супруги. Будто она, а не Надюха сидела у меня на коленях, и ее рука, а не рука этой соплюшки, гладила меня сейчас по голове.
И убил старушку, и преступил…
О, женщины чужих мужчин! Лакомство из разряда запретных, а потому вдвойне притягательное! Зачем вы есть, когда вы чужие?…
Я вспоминал Елену той поры, когда она еще дружила с другим парнем. Вот были деньки настоящего безумства! Во всяком случае – более сильного и чистого вожделения я никогда не испытывал. Потому и смял соперника, словно дырявый абонемент. Потому и двинул в атаку с преогромным букетом роз. Паренек оказался понятливым, сам отступил в сторону, не стал дожидаться пока отшвырнут. А Елена, чуточку понедоумевав, легко и просто свыклась с изменившимися обстоятельствами. Возможно, это был момент, когда женщины распахиваются цветочными бутонами, давая согласие приютить любую пчелку, любого шмеля. А сядет муха, не отвергнут и ее. Подобное бывает, вероятно, у всех, хотя и крайне непродолжительное время. Жизнь быстро учит смыкать лепестки, перед грозой и холодом запирать окна и форточки. Закутываясь точно в шерстяной плед, женщина создает кокон настороженного целомудрия. Появляется скептический прищур, а бронированное состояние постепенно становится привычным. С Еленой, впрочем, вышел иной расклад. Ее я, думаю, покорил именно в те предгрозовые дни. Вдохнув сладкого бремени тюменской красавицы, еще не испортившись и не обжегшись, она находилась в состоянии улыбчивого ожидания. Уверен, с тем парнем она запросто могла бы создать семью. Но не вышло. Только потому, что на горизонте возник Ящер.