Полеты в одиночку
Шрифт:
— Попробую, — сказал строевик и ушел. Неплохой он был малый, все-таки.
Вернулся он через пять минут и помотал головой.
— По-прежнему ровно шесть, — сказал он.
— Где все эти корабли, которые мы должны прикрывать? — спросил я.
— Между нами, — сказал строевик, — похоже, они и сами не знают. Придется вам полетать над морем и поискать их.
Когда он ушел, я сказал:
— Вот что я сделаю. В пять пятьдесят пять я буду сидеть в своей кабине на самом конце взлетной полосы с работающим двигателем и ждать сигнала. Потом пулей сорвусь с места.
— А я сразу за тобой, — сказал Дэвид. — Думаю, если нам повезет, мы уберемся еще до их появления.
Без пяти шесть я сидел наготове в своем «Харрикейне»
Ровно в шесть штабной офицер поднял руку, и я открыл задвижку дросселя. Через десять секунд я уже был в воздухе и направлялся к морю. Оглянувшись, я заметил Дэвида, который летел неподалеку от меня. Он догнал меня и пристроился с правого борта, едва не задевая мне крыло. Через минуту я посмотрел назад, рассчитывая увидеть за нами остальные пять «Харрикейнов». Их не было. Дэвид тоже оглядывался. Потом он посмотрел в мою сторону и покачал головой. Разговаривать друг с другом мы не могли, потому что наши радиостанции не работали. Но надо было выполнять приказ, так что мы продолжали полет над морем. Обогнули дымящийся артиллерийский корабль на случай, если он вдруг взорвется прямо под нами, и полетели дальше на поиски военных кораблей.
Мы летали над морем больше часа, но за все это время не увидели ни одного корабля. Позже мы узнали, что главная эвакуация осуществлялась с берегов Каламата, на много километров к западу от Аргоса, и Ю-88 и «Стуки» беспрестанно их бомбили. Но нам никто ничего не сказал. Мы возвращались назад, и, подлетая к Аргосскому заливу, я вдруг кое-что заметил. Это был самолет, маленький двухмоторный самолет, который летел по направлению к Аргосу, прижимаясь к прибрежным горам.
Ага! — подумал я. Немецкий разведчик. Решил провести рекогносцировку местности. Немец, кто же еще? Кроме немецких, других самолетов в Греции не было, не считая наших «Харрикейнов», а это был никакой не «Харрикейн». Сейчас он у меня получит, сказал я себе, снял гашетку с предохранителя и включил обзорное поле прицела. Потом открыл дроссель и спикировал прямо на двухмоторный самолетик.
В следующее мгновение я увидел «Харрикейн» Дэвида, несущийся рядом в опасной близости от меня. Он отчаянно раскачивал крыльями, махал мне рукой из кабины и мотал головой из стороны в сторону. И все время показывал на самолет, который я собирался атаковать.
Я опять поглядел на этот самолетик. О Боже мой, на фюзеляже — эмблема Королевских ВВС! Еще пять секунд — и я бы по нему выстрелил. Но что делает маленький гражданский безоружный самолетик в зоне боевых действий? Теперь я видел, что это «Хэвиленд Рапид», двенадцатиместный пассажирский самолет. Мы оставили его и направились к нашему летному полю.
До него еще оставалось несколько километров, когда мы увидели дым. Кое-где черный, кое-где серый, он плотным покрывалом лежал на нашем летном поле и оливковой роще. Я с ужасом представил, что мы увидим после приземления, если, разумеется, еще сможем приземлиться в таком дыму.
Мы описывали круг за кругом над дымовой завесой в надежде, что она рассеется. Но ветра совсем не было. Хорошо еще, что удалось разглядеть большой камень, который, как я помнил, обозначал начало посадочной полосы, но все остальное было окутано дымом. Стрелка моего указателя уровня топлива в баках была на нуле, так что теперь или никогда. То же самое было у Дэвида. Он пошел на посадку первым, и я потерял его из вида из-за густого дыма. Выждав шестьдесят секунд, я пошел следом. Нешуточное дело — сажать «Харрикейн» на такую узенькую полоску травы в густом дыму, но, ориентируясь на большой камень, я все-таки сел более или менее куда нужно. Потом, когда самолет бежал по земле
Не врезался. Я остановился и сразу же вылез из самолета.
— Дэвид! — позвал я. — Ты как?
Я ничего не видел в пяти метрах перед собой.
— Я здесь! — отозвался он. — Сейчас вылезу!
Вместе мы на ощупь добрались до лагеря. Здесь царил некоторый беспорядок, но, к нашему изумлению, земля вовсе не была завалена окровавленными трупами. Даже раненых оказалось на удивление мало.
А произошло вот что. Я взлетел ровно в шесть. Дэвид последовал за мной в одну минуту седьмого. Еще трое успели оторваться от земли, то есть всего в воздух поднялось пять самолетов. Но когда шестой набирал скорость для взлета, из-за оливковых деревьев выскочила свора «Мессершмитов». Во взлетавшего летчика попала пуля, и он погиб. Седьмой выскочил из своего «Харрикейна» и нырнул в щель. Его примеру последовал весь лагерь. Там они все и сидели, согнувшись в три погибели, пока «Мессершмиты» кружили над лагерем и методично расстреливали все, что попадалось на глаза, — самолеты, палатки, бензовоз, склад боеприпасов, ведра с маслинами и бутылки с вином.
Все это случилось более сорока лет тому назад, но даже по прошествии времени я почти уверен, что нас семерых следовало отправить в полет задолго до шести с заданием не патрулировать несуществующие военные эвакуационные корабли, а охранять наше родное летное поле. И произошло бы грандиозное сражение. Скорее всего, мы потеряли бы больше самолетов, но мы бы наверняка подготовились и напали на них со стороны солнца, кроме того, у нас было бы серьезное преимущество в высоте. Возможно, мы даже многих бы сбили. С другой стороны, легко критиковать командиров задним числом, такие игры любят все младшие чины. Не следует этим увлекаться.
Мы с Дэвидом на ощупь брели по задымленному лагерю. Кто-то, кажется, строевик, кричал:
— Все пилоты сюда! Быстро! Быстро!
Мы пошли на голос и нашли строевика, вокруг него собрались пилоты, появившиеся здесь Бог знает откуда. Стояли шестеро наших — все, что осталось от нашей эскадрильи, — но кроме них я увидел еще, наверное, десять незнакомых лиц. Сквозь дым пробирался открытый грузовичок. Он остановился возле нас, а потом строевик зачитал имена самых старших пилотов среди всех нас. Ни Дэвида, ни меня в этом перечне, ясное дело, не было.
— Вы пятеро, — приказал строевик, — немедленно вылетаете на Крит на оставшихся «Харрикейнах». Все прочие пилоты, и только пилоты, садятся в этот грузовик. На поле стоит небольшой самолет, на котором вы все вместе покинете страну. Ничего с собой не брать, кроме бортжурналов.
Мы разбежались по палаткам за своими бортжурналами. Я поискал свой драгоценный фотоаппарат. Его нигде не было. Скорее всего, его стащил один из многочисленных греков, шатавшихся по лагерю. Кто бы он ни был, я его не винил. Теперь он сможет продать хороший цейсовский фотоаппарат немцам, когда они придут. Но я нашел две отснятые пленки и сунул их в карман брюк. Схватив бортжурнал, я выбежал из палатки и вместе с другими пилотами залез в грузовик.
Потом мы выехали из лагеря и по разбитой грязной колее докатили до небольшого поля. На нем стоял маленький «Хэвиленд Рапид», тот самый, который я чуть не сбил тридцать минут назад. Мы сели в самолет. Теперь мне стало понятно, почему строевик приказал взять с собой только бортжурналы. Поле в длину и двухсот метров не достигало, и, когда пилот открыл дроссельные задвижки и пошел на взлет, мы все были уверены: у него ничего не выйдет. Каждый лишний килограмм груза в салоне самолета осложнял его задачу. Мы подскочили у каменной стены в конце поля и затаили дыхание, пока самолет пошатывался в воздухе. Получилось. Все приветствовали пилота радостными криками.