Полежаевские мужички
Шрифт:
Народу уже набился полный клуб, но председатель колхоза не разрешал начинать сеанс, пока не придут с фермы доярки.
— Мы, понимаешь ли, должны обслуживать не отпускников, а тружеников, — говорил он.
И люди высыпали на улицу, чтобы не сидеть в духоте.
Заведующая почтой, Мария Флегонтовна, подошла к волейбольной площадке и, разглядев в темноте играющих, позвала:
— Шура, милая, а я с ног сбилась — тебя ищу.
— Ой, Мария Флегонтовна, немножечко погоди! — задыхаясь, отозвалась Шура Лешукова. —
— Шурочка, держите! — Толик Неганов послал ей мягкий пас и отскочил к сетке, чуть не наступив Вовке на ногу. Вовку обдало волной здорового пота.
Шура приняла мяч и подала его назад Толику.
Толик, изогнувшись, подпрыгнул, и пушечный залп прорвал тишину.
Вовка кошачьим зрением увидел, что мяч лег по эту сторону бровки и, облизав спекшиеся губы, объявил счет:
— Четырнадцать — семь.
Но в это же самое время Вовка успел заметить, что в прыжке у Толика вывалился из кармана не то портсигар, не то бумажник.
— Шурочка! — опять позвала Мария Флегонтовна, ничего не понимающая в игре. — Ты распишись у меня только да получи. Я приготовила тебе без сдачи.
— Чего получать-то, Мария Флегонтовна? — не вникая в смысл ее слов, переспросила Шура, не отключившаяся от игры.
— Да деньги.
Вовка босой ногой потрогал, что выпало из кармана Толика. Нет, не бумажник и не портсигар. Ногу холодило металлом, и Вовка сразу догадался, что это «жучок», электрический фонарик. Он не раз видел после кино, как Негановы всем семейством отправлялись домой. Толик жужжал динамиком и направлял луч под ноги отцу, Николаю Павловичу, который шел первым.
В полежаевском магазине фонарики не переводились, но вот с батарейками были вечные перебои. И обзавестись «жучком» мечтали не только мальчишки, но и взрослые. Поэтому у Вовки ногу даже свело судорогой. Хоть бы одну минуту подержать фонарик в руках… Послушать бы, как внутри у него, когда нажимаешь на ручку, умиротворенно гудит механизм, вырабатывающий электроэнергию.
И Вовка, замирая, метнул взгляд в сторону Неганова. Но разве от этого задавалы дождешься, что он кому-то даст побегать с фонариком хотя бы минуту-две. Это тебе не Геннадий Иванович.
Толик пружинисто передвигался по волейбольной площадке, всякий раз успевая переместиться туда, куда летел мяч. Он, наверное, и один обыграл бы целую команду. Партнеры ему только мешали.
Уж как не хотелось Вовке указывать Толику на пропажу, да ведь кто-нибудь наскочит сгоряча на фонарик — раскрошит стекло, раздавит лампочку…
— Толик, ты потерял… — У Вовки пересыхало во рту от этих слов и голос становился сиплым. — Толик, у тебя из кармана выпало…
Толик носился по площадке как ветер, и что ему было до писклявого заискивания Вовки!
— Шурочка, миленькая, один только пас, всего один! — умолял Толик Шуру, и когда она подала «аккуратную
— Ну, вы, Шурочка, умница, — ликовал Толик. — Позвольте, я поцелую вам ручку.
И Шура, хохоча, подала ему руку. Ну, это уж слишком! Ему-то чего к ней вязаться, будто у него в своем институте девчонок мало. Знает ведь, конечно, что Геннадию Ивановичу поперек дороги встает.
Вовка от возмущения забыл объявить счет. Но все уже и без него знали, что игра закончилась, и столпились вокруг Неганова.
— Шурочка, — не терпелось Марии Флегонтовне, — не отказывайся от богатства. Деньги прямо в руки плывут, а она отворачивается.
— Какие деньги? — засмеялась Шура. — Я зарплату в колхозной кассе получаю, а не на почте.
— Из редакции тебе гонорар. Рубль восемьдесят четыре.
Шура, разгоряченная игрой, все еще не могла понять, о каких деньгах говорит Мария Флегонтовна, смущенно отряхивала с ладоней налипший песок.
— Шурочка, счастье мое! — подскочил к ней Толик. — Я и не предполагал, что в один прекрасный момент вы так баснословно разбогатеете.
Он, вскинув руки вверх, прошелся перед Шурой на носочках, будто танцующий кавказец, и неожиданно присел на колено:
— О госпожа, повелевайте и приказывайте… Я у ваших ног!
Шура весело хохотала, бесхитростно принимая заигрывания Толика за чистую монету.
— Ниже голову, раб! Ниже! — капризно приказала она.
Толик мостиком прогнул спину, коснулся лбом земли:
— Повелевайте! Все, что прикажете, будет исполнено.
Вовка насупился: этого еще не хватало! Эх, вышел бы сейчас из клуба Геннадий Иванович, он бы ему «наповелевал»…
Геннадий же Иванович не выходил. У Вовки даже мелькнула мысль сбегать за ним.
Но Шура-то, Шура-то хороша! Нет бы отшить этого приставалу, а она, наоборот, поощряет его: смеется, прижимая руку к груди, рада-радешенька, что будущий инженер за нею ухаживает. Забыла совсем, что всего день назад чуть не до утра провожалась не с кем-нибудь, а с Геннадием Ивановичем. Ох, до чего уж непостоянны эти женщины!
Вовка, разволновавшись, наступил на фонарик и, как от ожога, отдернул ногу.
«Жучок» лежал у бровки, обозначающей границу волейбольной площадки.
«Вот пускай тут и валяется, — торжествуя, подумал Вовка и посмотрел на Толика: Толик все еще стоял перед Шурой на коленях. — А я-то, простофиля, еще хотел указать ему на потерю. Ну уж нет! Пускай у меня язык отсохнет, если хоть слово скажу о фонарике!» Он демонстративно отошел в сторону.
Мария Флегонтовна все-таки оттянула Шуру от Толика:
— Иди, иди сюда, миленькая…
И волейболисты, и те, кто глазели на игру, обступили Шуру и Марию Флегонтовну. Посыпались шутки: